nepiepildāmas alkas pēc atstarošanās rīta miglā
 
02:47 pm - Дмитрий Быков [krievu]
Достоевское
.
Двести лет, получается, вместе. Как-то скромен его юбилей. Мне же мастер хтонической жести с каждым годом родней и милей. Мне привычно клеймо святотатца, так что прямо скажу, господа: уважаю, но, страшно признаться, я его не любил никогда. Ряд обсессий, шершавости слога, страсть к еврейству и злобный оскал… Он как будто не чувствовал Бога, потому-то всю жизнь и искал.

Оппозиций, по-моему, ложных многовато. Герои — отстой. Памфлетист в нём сильней, чем художник,— что заметил ещё и Толстой. Невоспитан, во всём неумерен, отдохнуть от себя не даёт… Зло он чувствует, видит, умеет; как добряк, так всегда идиот. Верит собственным злобным химерам, подростковым убогим мечтам. Да, некрасовским этим размером — та-та-ТАМ, та-та-ТАМ, та-та-ТАМ! Перманентно страдая без гро́шей, плюс рулетка ещё заодно… Безусловно, он был нехороший. Драма в том, что хороших полно. А народ наш такой бедолажий, злой к соседям, терпимый к ярму,— наше дело его будоражить, а утешить найдётся кому.

Знать, он всё-таки чувствовал слово, если так его тексты фонят, раз не любят его, как живого,— я и сам далеко не фанат. В описании дьявольской мессы он действительно неповторим; хорошо, что написаны «Бесы»! Надо б «Ангелов» томом вторым: про охранку, доносчиков, слежку, неразлучных с ножом и кнутом палачей и попов вперемешку, и частично идейных притом, песнопения их пономарьи, с их тюрьмой, с приручённым судом — и глядящий на них из Швейцарьи идиот, помещённый в дурдом.

Он постиг наши вечные войны, сам участвовал в этой войне: Достоевский, тебя мы — достойны. Прочих — вряд ли, тебя же — вполне. Наслаждаться паденьем, подпольем, быть клопом, паразитом, блохой… Ты один нас действительно понял, потому что ты тоже плохой, и бесценный читательский опыт — этот бурный словесный поток, этот хриплый задушенный шёпот, неотступный сухой шепоток.

Да, плохой. Но не пошлый, не ложный, не с тупой показною сохой — невозможный, противный, тревожный, настоящий, бесспорный плохой! В этом мужество, в этом отвага! Непонятно, как терпит бумага! Даже Штирнеру, даже Рембо, даже Ницше так было слабо — в результате каких биохимий, тайных сходств, недоступных глазам, он увидел нас очень плохими и торжественно всем показал?

Непригляден и невыносим был. Оттого-то наш образ и символ не крестьянин с примерным двором, а безумный студент с топором. Ненавидел Тургенева-душку, но придумал же пару к нему: твой студент, зарубивший старушку, и мужик, утопивший Муму,— голос искренний, с самого низа, из подполья, из злого угла! Лишь калека, безногая Лиза, полюбить бы такого могла. Но уж так развелося хороших, безупречных и правильных, нах, в этих эппловских их макинтошах, в отутюженных чистых штанах, что и вправду порою охота, эту кодлу увидев кругом, с отрешённым лицом идиота стать всеобщим заклятым врагом!

Достоевский, ты русская жопа! Пахнет истиной каждый абзац. И приятно, что любит Европа эту жопу со страхом лобзать.

Стиль неряшлив, но дело не в стиле. Он отбросил надежду и лесть: все писатели русскому льстили — он один нас увидел как есть: черномазовы, сладость разврата! Правда, всё-таки вставил, пострел, одного симпатичного брата — про него дописать не успел. А не то бы, глядишь, и с Алёшей разобрался в манере своей…

Не хороший, отнюдь не хороший. И отдельно скажу как еврей: мы гордиться собою умеем — даже, можно сказать, из могил. Мне приятней считаться евреем, потому что он нас не любил.

«Новая газета», №125, 8 ноября 2021 года
09:10 am [juris kunnoss]
kā pie Bābeles torņa atvēris privātbodīti
kur vienā tik eksemplārā var dabūt atskaņas trīs -
un četrzilbīgās
tirgo astoņreizdivpadsmitkomāpieci neticams jauktenis
latviešu leišu igauņu poļu vāciešu krievu zviedru
un dāņu asinīm
bet visticamāk pusmēness turx vai karaīms
kā mūžīgais žīds reketieri viņu liek mierā
divreiz tik zūmēts no greizsiržiem grenadieriem
ne allaž savai precei notrāpa cenu par pusvelti
dārgumus atlaiž
bet lētākām atskaņām uzprasa divdesmitdivkārt
pats savācis savu mantu citur uz neatdošanu citur atradis
nevajadzīgu esam
atskaņas tās kuras švīkst riepās kauc bremzēs un bojās
tās kurās karavadoņi zobenus krusto vai baloži gulgo
pie kamīna sēdošam vīram mugura salst
filca čības tam kājās ar malciņu pašvaki
nocenotās atskaņas iekuriem kalpo bet kāds no tām siltums
daudzi viņu jau aizmirsuši izliekas nepazīstam
parādu atdot
viņa franciski šarmanto mēli "skumvisobūvorlez"
bet acis gaišzilas kā zīdainim gluds vaigs tāpatās
pa glāzītei viņš liķieri panašķo
ķeizaram dot to kas ķeizaram pienākas
un gaida nāvi ar superskaistules seju

juris kunnoss
12:51 pm
"Ar ziņu pienesējiem draugos
es piedzimu un liela augu
šai zemē, kur ik noslēpums kļūst skaidrs.

Ar ziņu pienesējiem draugos
es nodevības dzīlēs raugos,
un acis neasaro vairs."

(Amanda Aizpuriete)


Vai kāds zina, kad šis dzejolis rakstīts?
When Even The’

Your breasts are like.
Your thighs and your carriage.
I never thought.
Somewhere there must be.
It’s possible.
Summer has nothing.
Even Spring doesn’t.
Your feet are so.
It’s cruel to.
My defence is.
Summer certainly doesn’t.
Your.
And your.
If only.
Somewhere there must.

But the.
And the.
It’s enough to.
Soldiers don’t.
Maybe the turtle.
Maybe hieroglyphics.
Sand.
But in your cold.
If I could.
If once more.
Slip or liquid.
But the.
And the.

... tālāk ... )
This page was loaded Mar 19th 2024, 5:53 am GMT.