Демократическая плаха и экономический топор
Рецензия на книгу:
Стефан Коллини. Зачем нужны университеты?
А. И. Любжин

Европейские университеты начинались как учреждения цер-
ковные. Такой характер они сохранили в  основном до  Фран-
цузской революции. «Те прогрессивные шаги в  исследовани-
ях и науке, которые постепенно преобразили интеллектуальный
облик Европы раннего Нового времени, были сделаны в основ-
ном не в университетах, а либо в отдельных институтах и акаде-
миях, либо в независимых ассоциациях ученых джентльменов».
Современный же университет—творение XIX в. и связан с гум-
больдтовской реформой. Когда-то безраздельное германское
доминирование сменилось господством англосаксонской мо-
дели, где Америке была отведена более важная роль, нежели
Британии. Автора интригует в этом контексте вопрос о будущих
формах китайских университетов. Роль университетской формы
высшего образования была велика в ряде прикладных областей
(таких как медицина и инженерное дело) и подстегнула в них ис-
следовательскую активность; важно было их участие в сертифи-
кации, что гарантировало обществу квалификацию допущенных
к определенным профессиональным сферам. Но университеты
существуют в поле напряжения между закономерностями раз-
вития науки и императивом удовлетворения местных нужд, и это
противоречие никуда не девается; при этом местные нужды яв-
ляются отправной точкой, а  интересы чистого познания — на-
правлением пути. К началу XX в. в Великобритании складываются
институции трех типов: Оксбридж—гибрид клуба джентльменов
и семинарии, шотландско-лондонская модель («столичная, про-
фессорская, меритократическая») и гражданская (с утилитар-
ной доминантой). «Вектор всегда был направлен к националь-
ному, а не местному институту; к предложению полного спектра
учебных предметов; к присуждению научных степеней… к под-
держке как исследований, так и  преподавания; к  обладанию
автономией и престижем, которые традиционно связывались
со старыми университетами».
С.Коллини высту-
пает против соотнесения «бесполезных» предметов с элитным
образованием, а «полезных» — с массовым и за демократизм
высшего образования против ценностей старого доброго вре-
мени. (..) того, что называют «либеральным образованием»;
душе, воспитанной так, свойственны «свобода, справедливость,
спокойствие, умеренность и  мудрость». Скептический автор
спрашивает: возможно ли это за три года студенчества? Идеал, выстраиваемый таким обра-
зом — без внимания к познаниям студентов и приобретенным
навыкам—оказывается увлекательным, но лишенным содержания.
В данной системе координат противо-
положностью университетского знания будет не невежество как
таковое, а знание, но одностороннее. Автор подчеркивает, что
старая граница между «полезным» и «бесполезным» проходит
не между предметами—любой из них в той или иной ситуации
может попасть в любую рубрику,—а между способами препода-
вания и изучения. Практические цели устаревают, но формы ис-
следования по крайней мере вливаются в новые, более широкие.
Таким образом «университет — это защищенное простран-
ство, в  котором различные виды полезной подготовки к  жиз-
ни проводятся в условиях и манере, подталкивающих студен-
тов к  пониманию условности любой частной порции знаний».
Образование «релятивизирует и постоянно ставит под вопрос
ту информацию, которую обучение попросту передает». Одна-
ко современному университету для своего идеала нужен голос
сопоставимой литературной мощи — и пока таковой не нашел-
ся, имеет смысл не снимать портрет Ньюмена с каминной полки.
у всех наук
много общего и что—коль скоро уж приходится выделять груп-
пы—границы между ними прочерчиваются по-разному не толь-
ко в разных странах, но и в разных университетах одной и той же
страны. Способы классификации зависят не только от простран-
ства, но и от времени. Определение дается следующее: «Сего-
дня наименование „гуманитарные науки“ охватывает собрание
дисциплин, которые пытаются понять, невзирая на границы вре-
мени и культуры, действия и творения других людей, рассматри-
ваемых в качестве носителей смысла, причем акцент ставится
на предметы, связанные с индивидуальной или культурной отли-
чительностью, а не на предметы, которые доступны прежде всего для описания в чисто статистических или биологических ка-
тегориях».
Но если материал исследования примерно один и тот же,
а появление нового—большая редкость, то чем, собственно, за-
нимаются гуманитарии? Предаются,—отвечает автор,—состоя-
нию интеллектуальной неудовлетворенности.
Ландшафт академи-
ческих исследований расширился благодаря вопросам гендера
и сексуальности. Споры о методах затрагивают порой глубин-
ные вещи, но реакцией должно быть не обвинение гуманитарных
наук в несостоятельности, но «признание того, насколько тес-
но работа в таких областях связана с самыми важными аспекта-
ми человеческого бытия». Отсутствие согласия здесь—фактор
фундаментальный. Тут трудно обойтись без радикально левого
выпада: «исследователи не могут и не должны быть свободны
от интеллектуальных изменений, обусловленных жизнью в бо-
лее разнородном обществе, в котором предпосылки, разделяе-
мые некоторыми традиционными элитами, больше не пользу-
ются безусловным одобрением». Правый упрек в политизации
(и даже коррумпированности) отводится с этих же позиций: по-
литические аспекты могут пребывать в латентном состоянии там,
«где господствующий дискурс не встречает сопротивления».
Суждение о качестве затруднено и до определенной степе-
ни субъективно всегда, но в гуманитарных науках логика работы
теснее связана с индивидуальностью автора. Признание интел-
лектуального качества не обязано сочетаться с методологиче-
ским согласием. Любая методология—лишь набор линз, и поль-
зоваться ими можно с большим или меньшим умением. Или так:
«ни одна методология в гуманитарных науках не может дать нам
лексикона и синтаксиса, которые были бы достаточно объемны,
чтобы стереть все следы повседневного языка и идиоматики».
Результатом здесь является скорее понимание, нежели знание.
Оценкой же—суждение, а не измерение, и основания его нельзя
сделать до конца «прозрачными» (автор характеризует это при-
лагательное как «еще одно модное словцо из современного но-
вояза образования», но отечественный читатель, скорее всего,
не будет чувствителен к этому аспекту).
Для преподавания проекция этих мыслей дает следующий
вывод: за исключением элементарных вещей, в гуманитарных
науках это ученичество. Этот контакт не заменяется «исследова-
тельскими навыками». Это не снаряжение средствами обработ-
ки информации, а вовлечение в дискуссию.
«общество, где люди не пытаются
определить и уточнить опыт других людей, в которых отчасти они
узнают себя, никогда не удастся убедить в пользе изучения гу-
манитарных дисциплин».
Он ссылается на мысль Торстейна Веблена: университет есть
корпорация, которая взращивает и отстаивает высочайшие об-
щественные представления,— и в идеале, и в народном мне-
нии. Оправдания нужны в ситуации отсутствия самоочевидного
смысла, и в этом недостаток любой интеллектуально-оборони-
тельной позиции. Она исходит из предполагаемой враждебности
аудитории; на официальном уровне, со стороны административ-
ных сфер это может быть так, но есть еще широкий слой разум-
ных членов общества, заинтересованных—по множеству разных
причин—в том, чтобы было место, где исследования осуществ-
ляются на высочайшем уровне.
В рамках эгалитаристского этоса нетрудно от-
ступить на позицию, с точки зрения которой университет может
быть оправдан, только если доказан его вклад в экономику. Ав-
тор называет такой подход экономическим филистерством. Он
отвергает вклад в  экономику как ведущую цель образования.
«Если мы в итоге вынуждены будем сказать, что в обучении игре
на скрипке ценно то, что оно поможет развить гибкость пальцев,
полезную для машинописи,—значит, мы поставим перед лоша-
дью не одну телегу, а целую вереницу».
В популистских
демократиях власти считают, что электорат воспримет лишь ути-
литарные оправдания. Функция сохранения культуры тоже на-
ходит некоторый отклик. Социализация и  прививка граждан-
ских ценностей как университетская задача популярны в США
и во Франции, но в Британии большинство не видело потреб-
ности в такой прививке. На десерт остается пресловутая «соци-
альная мобильность»: больная неравенством совесть общества
пытается подменить ростом числа студентов преобразования
в распределении богатства. Эта—и другая—аргументация при-
меняется к разной аудитории и в разных обстоятельствах; оче-
видным образом разные доводы из ее арсенала противоречат
друг другу.
Рыночным демократиям трудно примириться с идеей иерар-
хии. У университетов нет таких преимуществ, как в области спор-
та высоких достижений или балета; там общество идет на уступ-
ки. Но здесь предел того, что было бы продуктивно отстаивать
перед публикой. Оправдание университетов— за рамками тех
инструментальных целей, которым они служат. Вопрос в языке
«Дискурс обычно структурируется так,
чтобы приравнять неэкономическое к частному, а экономиче-
ское— к общественному».
«Исследование»—само
по себе не очень подходящее слово для гуманитарных наук. Тут
было бы уместнее «культивирование понимания», «поддержание
и  расширение культурного наследия», «критическое размыш-
ление о глубочайших вопросах человеческой жизни».
И если трезвый работодатель предпочтет спе-
циалиста по средневековой истории специалисту, изучавшему
маркетинг, то не из-за лукавых формулировок в рассуждениях
о пользе, а потому, что умный и талантливый юноша предпочтет
первый тип образования второму. Это может быть важнее и по-
лезнее, нежели специализированные навыки.
Чудовищная бюрократизация образовательной сферы свя-
зана с попыткой управлять ею, не понимая ее сути и принци-
пов функционирования (дайте нам объективные циферки, чтоб
мы поняли, что лучше, кто хуже!). Это старый конфликт «людей»
и  «учреждений» (решенный в  пользу учреждений еще в  Рим-
ской республике). Европейская цивилизация была цивилиза-
цией учреждений; ее сила в течение веков заключалась в том,
что гениальным инициативам и поспешным попыткам решитель-
но определить человеческие судьбы было кому сказать «нет».
И вмешательство бюрократии в автономную университетскую
жизнь — не всегда зло; мы и знакомы на практике с сюжетами,
когда профессорская корпорация своими решениями сознатель-
но вредила делу, и знаем в теории, что, поскольку даже и в сфе-
ре высшего образования талант встречается реже бездарности,
университеты будут сознательно открывать свои двери перед
партийно близкой посредственностью, захлопывая их перед са-
мостоятельным гением (этим фактором, в частности, вызвана
современная роль марксизма в гуманитарных областях). И вот
оказывается, что учреждение неработоспособно в принципе, что
нам нужны люди,—в этом смысле разобранная нами книга пред-
ставляет собой прекрасный повод заново обдумать эту более
чем двухтысячелетнюю проблему.

https://vo.hse.ru/data/2016/12/21/1112265224/Lyubzhin.pdf