Lai nerakstītu par to, ka man paliek bail, kad uz mani skatās gari balti cilvēki ar sirmiem matiem un melnām acīm, pie tam ja es skaidri zinu, ka viņi jūt netīksmi par manu personu, nopūtīšu putekļus no paseniem spriedelējumiem.

Man, kā neprofesionālei ir sajūta, ka ir teksti, kas citās valodās skan sliktāk kā oriģinālā.

Опасное это занятие – думать. Начнёшь один раз - и остановится уже не можешь, всё думаешь и думаешь, размышляешь что-то сдвигаешь силой мысли горы, крадешь телепатически пирожки и головой пухнешь, весь такой сосредоточенный. Вот обезьянам проще, им думать не надо, им надо вкусный банан и чувство собственного достоинства. Так что страшное это дело, в любом случае, У людей то оно конечно страшное, синдром, знаете ли, но когда ёжики подобным непотребством занимаются – это уж совсем через край. И ведь не спроста это, как есть неспроста, недоброе они думать будут, как есть недоброе, поэтому нельзя допускать, что бы однажды…

Однажды ёжики захотели думать. Глобально. На весь свет и окружающую их действительность. Это желание пришло к ним внезапно, совершенно неожиданно, в самый обычный, ничем не выделяющийся миг их ежиной жизни, во время привычного, ежевечернего просмотра фильма режиссёра Стэнли Кубрика "Космическая Одиссея 2001 года". Это странное желание набросилось на них, словно лев из засады, и впервые за долгие-долгие годы привело ёжиков в смятение. Странное чувство зашебуршилось под их иголками. А когда шебуршится странное чувство – ёжики не сидят на месте.


Far out in the uncharted backwaters of the unfashionable end of the western spiral arm of the Galaxy lies a small unregarded yellow sun.
Orbiting this at a distance of roughly ninety-two million miles is an utterly insignificant little blue green planet whose apedescended life forms are so amazingly primitive that they still think digital watches are a pretty neat idea.
This planet has - or rather had - a problem, which was this: most of the people on it were unhappy for pretty much of the time. Many solutions were suggested for this problem, but most of these were largely concerned with the movements of small green pieces of paper, which is odd because on the whole it wasn't the small green pieces of paper that were unhappy.
And so the problem remained; lots of the people were mean, and most of them were miserable, even the ones with digital watches.
Many were increasingly of the opinion that they'd all made a big mistake in coming down from the trees in the first place. And some said that even the trees had been a bad move, and that no one should ever have left the oceans

Šie abi teksti man liekas tik jauki un pilnīgi savā oriģinālvalodā, ka es nemaz neuzdrošinātos viņus mēģināt "pārcelt latvju mēlē". Zinu, ka cibā ir daudzi tulki, iespējams, viņiem liekas citādāk, bet man tieši oriģinālvalodas skanējums (ja lasot, galvā dzird tādu labi nostādītu vīrieša balsi, kas lasa šo tektu. Adamsa gadījumā vēl noteikti ar britu akcentu) liekas dod vēl vismaz 5 bōnuspunktus teksta pievilcībai.

Tad lūk, ir arī otrādi. Man persōnīgi no piedāvātajiem variantiem zemāk vistuvākais ir latviešu. Iespējams, ka bērnības iespaids.

It's a very funny thought that, if Bears were Bees,
They'd build their nests at the bottom of trees.
And that being so (if the Bees were Bears),
We shouldn't have to climb up all these stairs.

Schon seltsam, dass, wenn Bären Bienen wären,
Dann wäre ihnen auch ein Nest ganz unten eigen,
Und wenn es dann so wäre (Die Bienen wären Bären)
Dann brauchten wir auch nicht so hoch zu steigen

Ja bites būtu lāči un bite būtu es,
Tad nerīkotu ligzdu pie pašas galotnes,
Neviens tik augstu nerāptos, pēc salda medus nācis,
Ja lāči būtu bites un bite būtu lācis.

Если б мишки были пчелами,
То они бы нипочем
Никогда и не подумали
Так высоко строить дом;

И тогда (конечно, если бы
Пчелы-- это были мишки!)
Нам бы, мишкам, было незачем
Лазить на такие вышки!

Otrs variants
"Разве это не занятно,
Если б мишка стал пчелой?
И вполне тогда понятно,
Где б он улей строил свой -
В ямке у ствола заветной
(если б мишка был пчелой),
И к чему тогда по веткам
Лезть наверх? Ни Боже мой!