встреча Н.С.Хрущева с деятелями литературы и искусства (17 декабря 1962 г.)
Хрущев: - Пусть меня извинят все любители джаза, но если у вас
есть свое мнение, то и меня не лишайте моих чувств, моих мнений, моих
вкусов. Не люблю этой музыки! Не понимаю! Не понимаю! Каждый должен
играть на своем музыкальном инструменте. И вы скажете, что это оркестр?
А я скажу: нет - это будет какофония. Джаз это будет, джаз!!!
Товарищ Полянский вот, видите, какой он молодой сидит. Он мне
рассказал, что недавно имел семейное торжество. Выдал дочь замуж. И
вот, он говорит, сошлась молодежь на свадьбу. Один студент пришел на
эту свадьбу приглашенный и принес молодым подарок. «Вот, - говорит, -
картина». Я, говорит Полянский, посмотрел эту картину и спрашиваю: «А
что это? Что тут изображено?» - «Как, разве вы не видите, что это?! Это
же лимон». - «Как же? Лимона здесь нет», - отвечает Полянский. «А вам
что, обязательно, чтобы он был круглый? - говорит студент. - Вот вам
лимон - желтая полоска на этой картине». Товарищи, если это изображение
лимона, если это картина, то тогда новорожденный ребенок тоже уже
художник. Это лимон?!! Ну товарищи, разве это живопись??? Товарищи!!!
Но я не понимаю, товарищи, вот это самое, товарищи. Вот скульптура
Неизвестного. Это скульптура? Вы меня извините, я с ними беседовал, и
когда я это посмотрел, я, это, спросил их: «Слушайте, вы, товарищи, а
вы настоящие ли мужчины? Не педерасты вы, извините? - говорю. - Это же
педерастия в искусстве, а не искусство». Так почему, я говорю,
педерастам десять лет дают, а этим орден должен быть? Почему?
(Аплодисменты.) Если общественность судит это как преступление, то оно
и касается этих двух типов. А это больше, чем! потому что он творит, и
он, так сказать, хочет воздействовать на общественность. Он же это не
для себя, не для украшения своего дома делает. Нас призывают, чтобы мы
были Ноями и все в Ковчег взяли. Я не знаю, действительно ли Ной брал
все чистое и не чистое. Я думаю, Ной был неглупый человек и, наверное,
не брал. Это выдумали. Наверное, не брал. А? Что вы говорите?
Из зала: «Взял».
Хрущев:
- Взял? (Смеется)Я когда-то, года два или три, был у этих художников,
когда я к этим художникам-новаторам пришел в Манеж. Там тоже довольно
приличный молодой человек выставил свою картину и назвал ее
«Автопортрет». Как его фамилия? Жутковский? Ах, нет, Жутовский. Ну и
фамилия! Так я хотел, вы меня извините за некоторую грубость, я хотел
взять два автопортрета, рядом поставить, и, я сказал, мне их
подготовили. Возьмите мне лист картона и вырежьте там дыру. Если эту
дыру наложить на автопортрет этого Жутковского или Жуковского, и чтоб
вы метра на четыре удалились, и спросить вас, это какая часть тела
человека изображена, то девяносто пять процентов ошибется. Кто скажет
«лицо», а кто скажет другое. Потому что сходство с этим другим полное.
И это живопись?!!
А давайте этого товарища сюда. Вы можете спорить,
вам, может быть, это не нравится - манера, почерк художника - это
тонкости и споры между художниками. Но простой человек должен видеть,
что это нормальный человек, красивый человек. Что и требуется от
художника - приятность. Вот товарищ Евтушенко, так сказать, попал в
защитники этого направления в искусстве. Я не знаю, может быть, я не
понимаю этого. Но я человек нейтральный. Жизнь меня, так сказать,
вышколила - бороться так бороться. Поэтому я и положение занимаю такое,
когда я не могу нейтральное положение занимать. Мне нравился у
Винниченко рассказ «Пиня». Там показан еврей в тюрьме. Сидела группа в
тюрьме, и вот среди этих арестованных был анархист, такой удалый,
знаете. Героический человек. И вдруг этот еврей Пиня, совершенно
забитый такой, скромный человечек, - но с точки зрения анархиста
совершенно беспомощный человек, - приходит в камеру. Чтобы доказать на
практике никчемность власти и правоту взглядов анархистов, Пиню выбрали
старостой. И когда он стал старостой, он стал распоряжаться, кому
парашу выносить. А когда эта камера задумала бежать и они сделали
подкоп, кто же первый должен через дыру бежать? И бросили жребий -
анархисту первому выпала честь бежать, и он отказался. И тогда Пиня
сказал: «Я - староста, я - первый». Вот так! И я - тоже Пиня. Я -
секретарь Центрального комитета. Поэтому я не имею права занимать
нейтралитет. Поэтому я иду «на вы». (Аплодисменты.)
Теперь
вот этот Неизвестный нечто неизвестное выставил. И думает, что он
теперь известный. Эти скульпторы, по-моему, медиумы. Вот он написал,
вылепил, создал, а мы ходим и не понимаем: что это? Следовательно: мы
виноваты. Если бы эти «товарищи неизвестные» стали бы товарищами
известными и создали бы свой Центральный комитет, так вы бы, наверное,
нас не пригласили на это заседание. А мы вас пригласили!!!
(Продолжительные аплодисменты.)
Давайте спросим, вызывает ли это
какое-нибудь чувство? Я не знаю, кто сколько средств потребляет. Этот
Неизвестный довольно известный, если посчитать, сколько он стоит
государству. Вот. (Обращаясь к Неизвестному)Дорогой мой, вы знаете,
сколько надо поработать шахтеру, чтобы добыть такое количество меди? Вы
знаете? Нет, не знаете. А я знаю. Потому что сам шахтер был. Это что, с
неба упало? Вот я товарищу Шелепину говорю, он у нас теперь
партийно-государственный контроль: «Проверьте, откуда медь берет. Может
быть, Союз художников нерационально распределяет полученную медь?»
У
нас художники - они как шпионы... Сами нарисуют, а потом не понимают,
что нарисовали. Зашифровали, значит, так... И они вместе собираются...
капелька по капельке... как поток целый. И говорят, что они наши
друзья. У нас таких друзей... Берия, Ежов, Ягода - все это ягодки
одного поля... Поэтому надо следить... орган иметь. Меч нашего
социалистического государства должен быть острым. Я это еще раз
повторю, как уже говорил. Врагов мы имеем, это факт. Имеем
капиталистические страны сильнейшие, и было бы неправильно не следить
за их агентами... думать, что мы такие добренькие, не нужно... Меч надо
держать острием против врагов, и чтобы он не был направлен против своих
людей. Я - человек старого режима. (Смех в зале.) Я первый раз увидел
жандарма, товарищи знают, я им рассказывал, когда мне было двадцать
четыре года. На рудниках не было жандармов, полицейский у нас был -
казак Клинцов, который ходил и пьянствовал с шахтерами. Никого, кроме
урядников, не было, и они за порядком следили, а сейчас в каждом районе
начальник МВД да еще оперуполномоченный... И не хватает, чтобы порядок
навести. Надо навести порядок, но не перегибать, надо людям дать работу
согласно их способностям.
Вот мы недавно отмечали пятьсот лет со дня
рождения этого художника - Леонардо да Винчи. Политбюро приняло
постановление, чтобы пятьсот лет отметить. Срок немалый, потому что
художник его заслужил. Вы на его картины посмотрите... он итальянец, я
не был в Италии, а смотрю - и все понятно. Почему? Потому что с душой
рисовал. А у нас? Мы сейчас правильные решения примем, но если мы будем
щуриться и делать вид, что не замечаем, как у нас под боком провокации
под маской художники устраивают, то никакая умная резолюция не
поможет...
Голоса: «Правильно»
Хрущев: - Я сам
знаю, что правильно... Тут у нас доводят ситуацию до абсурда...
«Художник», - мне говорят. Ну и что, что художник. А чем он лучше
простого рабочего? «Войти в положение надо - натура». А что получается,
товарищи? Вот он стоит, как Наполеон, на берегу реки, руки скрестив, а
мимо него по реке, извиняюсь, дерьмо плывет, а мы на это смотреть
должны. И это вы называете искусством... Нет, если мы позволяем это
дело, значит, мы не коммунисты. Нельзя этого делать... Надо создать
условия, надо поднять условия для труда...
Евтушенко: -
Прежде всего поблагодарить руководителей партии и правительства за
предоставленную мне возможность выступить здесь. Позвольте мне начать
свое выступление с написанного мною не так давно стихотворения, которое
я считаю очень актуальным.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам, как еврей,
И потому - я настоящий русский!
Хрущев: - Товарищ Евтушенко, это стихотворение здесь не к месту.
Евтушенко:
- Уважаемый Никита Сергеевич,я специально остановился на этом
стихотворении и вот с какой целью. Мы все знаем,что никто не сделал
больше Вас по ликвидации последствий культа личности Сталина, и мы все
очень благодарны Вам за это. Но остался один вопрос, который также
является отрицательным последствием того времени, но до сих пор еще не
решен - это об антисемитизме.
Хрущев: - Это не вопрос.
Евтушенко:
- Это вопрос, Никита Сергеевич. и этого нельзя отрицать, так же, как
нельзя замалчивать. С этим приходится сталкиваться неоднократно. Это
имеет место, я сам свидетель подобных вещей, причем это исходит от
людей, занимающих официальное место, и, таким образом, приняло
официальный характер. Мы не можем идти в коммунизм с таким тяжелым
грузом, как юдофобство. И здесь не поможет ни молчание,ни отрицание.
Вопрос должен быть решен и мы надеемся, что он будет решен. На нас
смотрит прогрессивный мир и решение этоговопроса, я имею в виду
прекращение антисемитизма, по всем мнениям, с привлечением антисемитов
к уголовной ответственности. Эта действенная мера даст возможность
многим лицам еврейской национальности воспрянуть духом и приведет к
большим успехам во всех областях коммунистического строительства.
Хотелось
бы сказать несколько слов об абстрактной живописи и наших художниках. Я
считаю, что неправильно поступили молодые художники, организовав
подпольно выставку и пригласив на нее иностранных корреспондентов. Это
было сделано непродуманно и должно получить всеобщее осуждение. Нельзя
также допустить, чтобы наши художники продавали свои творения за
границу. Это лишь наносит удар нашему престижу, нашему искусству. Но я
хочу сказать, что к абстрактному течению в нашем искусстве надо
относиться с большей терпимостью и не прибегать к давлению, ибо
результат может быть обратным. Я знаю художников, о которых идет речь,
знаю их творчество и могу подчеркнуть, что они наряду с абстрактной
манерой увлекаются и реалистической манерой письма. Я убежден, что
формалистические тенденции будут со временем исправлены.
Хрущев: - Горбатого могила исправит.
Евтушенко:
- Никита Сергеевич, прошли те времена, когда у нас горбатого исправляли
только могилой. Есть ведь и другие пути. Я считаю, что лучший путь -
это путь терпимости и такта, и дать время поработать на наше искусство.
Я считаю, что нужно допустить существование различных школ в живописи и
пусть в спорах между ними прогрессирует искусство, наше искусство.
Художники, как и литераторы,и музыканты, весьма чувствительны ко
всякому нажиму. Поэтому лучше к нему не прибегать. Все встанет на свое
место.
Хрущев: - Я не верю,что Вам лично нравится абстрактное искусство.
Евтушенко:
- Никита Сергевич, абстракционизм абстракционизму рознь!!! Важно, чтобы
это не было шарлатанством. Я не допускаю, что может возникнуть такая
ситуация, когда невозможно передать новейшие веяния нашей эпохи старой
манерой письма. Я должен откровенно признаться, что не люблю портретную
живопись, хотя она и является реалистической. Я очень и очень уважаю
тех товарищей, которые на этих портретах, но сами портреты
представляются мне обыкновенной цветной фотографией, неспособной
волновать зрителя. Я не могу допустить, что Вам понравилась
нарисованная безвкусно картина "Хрущев среди рабочих". (пауза)
Последний
период моей жизни связан с Кубой. Мне очень нравится кубинское
абстрактное искусство. Хорошо бы у нас организовать выставку кубинских
художников. кубинские абстрактные художники пользуются большой
популярностью у народа и кубинских руководителей. Кубинские абстрактные
художники помогают кубинской революции, шагают с ней в ногу. Я думаю,
что и наши художники, втом числе и абстракционисты, идут в одном строю
борцов за коммунизм. Благодарю за внимание.
Хрущев: -Я не
хочу обидеть негров. Но, по-моему, эта музыка негритянская. Я о
джазе... А?.. Чего?.. Вот когда выступал американский джаз, я сидел с
послом Америки Томпсоном. Я посмотрел и говорю ему: «Это же
негритянская музыка». Я не хочу ее осуждать. Каждый народ имеет свои
традиции, и, видимо, они родились с этим, они привыкли к этому, им это
нравится. Но я родился в русской деревне. Воспитывался я на русской
музыке, народной музыке. Поэтому мне приятно слышать, когда поют песни
Соловьева-Седова, хотя он не Седой, а Соловьев. Мне нравятся песни
других композиторов и поэтов. Я люблю слушать песню товарища Евтушенко
«Хотят ли русские войны», хотя там есть некоторая спорность. Но, в
общем, и написано хорошо, и музыка хорошая. Я люблю слушать эту... как
ее... мой друг, так сказать, не по возрасту, Андрей Малышко, «Рушничок»
написал. И никогда мне так хорошо не было. Мне бы все время хотелось ее
слушать.
Мне тут товарищ Полянский рассказал... У него на свадьбе
обсуждался этот вид искусства музыкального. И тоже какой-то молодой
человек говорит, ну просто изрекает истину: «Мы, говорит, утратили
мелодию». Это он уже говорит: «Мы - народ». За народ, значит, говорит,
за общество, что оно утратило мелодию. Поэтому джазу дано сейчас
развиваться. Может быть, это немодно, старорежимно... Но я человек по
возрасту старорежимный... Мне нравится слушать, когда Ойстрах играет на
скрипке. Почему мы сейчас должны пойти и взять на вооружение джазовскую
музыку? Скажут, что это новшество.
А как тогда называется этот
танец?.. Свист или вист? Твист? Ну а что это?!! Говорят, есть секта --
трясуны. Да-да, есть такая. Трясуны!!! Я знаю это по произведениям
чекистов. Они этим занимаются. Я их не видел, но они мне докладывали,
что это за секция... Говорят, там так танцуют!!! То есть до
исступления, понимаете ли. Потом падают, понимаете ли. И это танец?!!
Почему мы должны отказаться от своего танца - народного? Я, так
сказать, бродячий человек по своему положению в партии. Я уж не говорю:
русские, украинцы. Возьмите узбеков, казахов, любые народы - танец у
них плавный, красивый. А это, слушайте, это же неприлично!!! Такие
жесты делать определенными частями тела!!! Это неприлично в обществе. И
это новое?!! Я считаю, товарищи, давайте все-таки постоим за старину.
Да, за старину. Чтобы не поддаваться этому упадничеству. Я, черт, не
знаю, какие тут слова употребить.
Сталин ко мне однажды подходит и
спрашивает: «Как ваша фамилия?» Каково?! Дернуть за ухо! Он меня
спрашивает, как моя фамилия! Меня, члена Политбюро! Я говорю: «До этого
был Хрущев. Не знаю, кто теперь я». Стоял я рядом с Ежовым, и мы вместе
с ним разговаривали перед заседанием Политбюро. «Нет, - говорит мне
Сталин, - вы не Хрущев, вы такой-то, окончание на «ский». Вы поляк».
Что мне на это сказать? «Я из Украины, - отвечаю, - проверяйте меня!!!»
Но
Сталин меня сам же и защитил. «Это, - говорит, - Ежов все про тебя
придумал». Ежов говорит: «Я этого не придумывал». - «Ты пьян был, -
говорит ему Сталин, - сказал Маленкову, а Маленков сказал мне». Видите,
как было во времена культа личности? Хорошо, что Сталин верил, что я не
поляк. (Аплодисменты)
no Lj lietotāja amalgin