visa patiesība par Itāliju

Как описать - ведь Перхушков не Гомер, не Лопе де Вега и даже не поэты Плеяды - это одиночество, эту разбитость, эту глубокую, безысходную депрессию? А этот гнет, как бы разлитый в воздухе?

В Италии всегда серое, серое небо, описывал Перхушков, - низкие свинцовые тучи сгустились над плоскими крышами и так тяжело давят, давят. Вой ветра едва оживляет пустые и жалкие улочки. Пройдет, сгорбившись, старуха, проползет нищий, помахивая окровавленной культей, обернутой в грязную тряпицу, и вновь - тишина.
Редкие снежинки, медленно кружась, падают в ужасающей духоте. Густой промышленный дым черными клубами застилает кривые переулки городов, так что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не видно, да и смотреть там не на что.

Итальянцы - угрюмый, мрачный народ, сгорбленный от многовекового непосильного труда, с впалой чахоточной грудью и постоянным кровохарканьем, так что все улицы покрыты кровавыми туберкулезными плевками. Редко, редко слабая улыбка освещает бледное, испитое лицо итальянца, обнажая бескровные десны, лишенные зубов, - и то лишь если встретит нашего, советского, тогда тянет итальянец свои худые руки в обрывках лохмотьев и тихо хрипит: "Товарищ! Кремль!", - и вновь бессильно роняет ослабевшие конечности.

Посреди Италии возвышается угрюмая черная крепость Ватикан. Страшные зловонные рвы окружают крепость с четырех сторон, и лишь скрипучий подъемный мост раз в год опускается на ржавых цепях, чтобы впустить
грузовики с золотом. Воронье кружит над Ватиканом, зловеще каркая, а выше носятся вертолеты, а еще выше - Першинги. Изредка из-за стен крепости раздается хриплый смех - это смеется папа римский, мрачный старик,
которого никто никогда не видел. Уж он-то сыт и богат, у него свои стада и поля, так что ест он каждый день и колбасу, и сало, и пельмени, а по праздникам - пиццу. В подвале Ватикана - гарем, там томятся сотни
прекрасных девушек, среди которых есть и наши, советские, променявшие родные просторы на чечевичную похлебку. Да просчитались - чечевицу им дают раз в год, на Восьмое марта, а так - одну баланду. Да и парашу не каждое утро выносят.

Стража Ватикана ужасающа - кто ни приблизится, стреляют без предупреждения. Шаг влево, шаг вправо тоже считается попыткой покушения на папу римского. Вот почему никто с ним ничего поделать не может. Хорошо
тренированные овчарки и колючая проволока под током довершают гнетущее впечатление.

Крысы в Италии шныряют так густо, что автомобили практически не могут проехать. Да и у кого есть деньги на автомобили? - горько вскричал Перхушков. - Разве у толстосумов и богатеев! Эти-то катаются как пармезан
в масле, день и ночь попивая вино в пышных дворцах и соборах и громко смеясь над простыми итальянцами, а те лишь бессильно сжимают исхудавшие кулаки. Полки магазинов пусты, и часто, а вернее, постоянно, можно видеть,
как маленькие дети, все, кстати, как один на костылях, - дерутся у помойных бачков из-за куска хлеба.
- Кто же выбрасывает хлеб, если в магазинах ничего нет? - встрепенулась в
ужасе Антонина Сергеевна.
- Мафия, - строго сказал Перхушков. - Хлеб выбрасывает мафия. Бож-же...

no T.Tolstajas "Limpopo"