Esmu pilnībā sapratis, ka Borhess no visiem rakstītājiem ir mans pats tuvākais soulmeits.
Fragments no stāsta ''Nemirstīgais'':

Жизнь Бессмертного пуста; кроме человека, все живые
существа бессмертны, ибо не знают о смерти; а чувствовать себя
Бессмертным - божественно, ужасно, непостижимо уму. Я заметил,
что при всем множестве и разнообразии религий это убеждение
встречается чрезвычайно редко. Иудеи, христиане и мусульмане
исповедуют бессмертие, но то, как они почитают свое первое,
земное существование, доказывает, что верят они только в него,
а все остальные бесчисленные предназначены лишь для того, чтобы
награждать или наказывать за то, первое. Куда более разумным
представляется мне круговорот, исповедуемый некоторыми
религиями Индостана; круговорот, в котором нет начала и нет
конца, где каждая жизнь является следствием предыдущей и несет
в себе зародыш следующей, и ни одна из них не определяет
целого... Наученная опытом веков, республика Бессмертных
достигла совершенства в терпимости и почти презрении ко всему.
Они знали, что на их безграничном веку с каждым случится все. В
силу своих прошлых или будущих добродетелей каждый способен на
благостыню, но каждый способен совершить и любое предательство
из-за своей мерзопакостности в прошлом или в будущем. Точно так
же как в азартных играх чет и нечет, выпадая почти поровну,
уравновешиваются, талант и бездарность у Бессмертных взаимно
уничтожаются, подправляя друг друга; и может статься,
безыскусно сложенная "Песнь о моем Сиде" - необходимый
противовес для одного-единственного эпитета из "Эклог" или
какой-нибудь сентенции Гераклита. Самая мимолетная мысль может
быть рождена невидимым глазу рисунком и венчать или, напротив,
зачинать скрытую для понимания форму. Я знаю таких, кто творил
зло, что в грядущие века оборачивалось добром или когда-то было
им во времена прошедшие... А если взглянуть на вещи таким
образом, то все наши дела справедливы, но в то же время они -
совершенно никакие. А значит, нет и критериев, ни нравственных,
ни рациональных. Гомер сочинил "Одиссею"; но в бескрайних
просторах времени, где бесчисленны и безграничны комбинации
обстоятельств, не может быть, чтобы еще хоть однажды не
сочинили "Одиссею". Каждый человек здесь никто, и каждый
бессмертный - сразу все люди на свете. Как Корнелий Агриппа: я
- бог, я - герой, я - философ, я - демон, я - весь мир, на
деле же это утомительный способ сказать, что меня как такового
- нет.
(..)
Смерть (или память о смерти) наполняет людей возвышенными
чувствами и делает жизнь ценной. Ощущая себя существами
недолговечными, люди и ведут себя, соответственно; каждое
совершаемое деяние может оказаться последним; нет лица, чьи
черты не сотрутся, подобно лицам, являющимся во сне. Все у
смертных имеет ценность - невозвратимую и роковую. У
Бессмертных же, напротив, всякий поступок (и всякая мысль) -
лишь отголосок других, которые уже случались в затерявшемся
далеке прошлого, или точное предвестие тех, что в будущем
станут повторяться и повторяться до умопомрачения. Нет ничего,
что бы не казалось отражением, блуждающим меж никогда не
устающих зеркал. Ничто не случается однажды, ничто не ценно
своей невозвратностью. Печаль, грусть, освященная обычаями
скорбь не властны над Бессмертными.