Михаил Александрович Тарковский. Тойота-Креста

http://chitaem-knigi.livejournal.com/1456417.html

 Каждый, кто владеет русской письменностью, мечтает писать прозу, как Лесков. Я это понимаю и приемлю в той мере, в которой приемлю дофрейдовскую литературу вообще. Ну, типа, классика, основа основ и т.д. и т.п.
 Приемлю в той мере, в которой после Гоголя и Лескова великие прозаики, конечно, были, но великих созидателей письменной русской словесности не было. Не было того, кто мог создать не гениальное произведение, но гениальный литературный язык. Сейчас такого назвали бы «creator».

Михаил Тарковский в своей «Тойоте-Кресте» именно изобретатель и созидатель языка. Зачастую смело и удачно перешагивая грань, тщательно возводимую М.Я.Дымарским и В.А.Ефремовым и свободнее очерчиваемую Б.М.Парамоновым и М.О.Чудаковой, Тарковский жонглирует языком с мастерством неоконструктивиста XXI века.

«Тойота-Креста» - повесть о любви сибиряка к москвичке, написанная Хемингуэем и переведённая Гюнтером Грассом. «Прощайоружиевская» резкость и контрастность момента Тарковским преобразуется в неологистическую поэзию в прозе немецкого нобелиата.
Потом он поставил свечку Богородице, помолился о Маше, и на душе стало выпукло, как на Енисее в большую воду. С этой водой в глазах он и вышел на свет, яркий и не нужно слепящий.
Он дожил до вечера и осторожно вышел из дома.

Язык Тарковского – почти идеал письма. Почти, потому что я бы добавил Кэрролловско-Рушдиевского жонглирования словосочетаниями. Конечно, автор и сюда забрасывает удочку:
Была в нем какая-то тотальная опаленность и пропыленность.
Сразу приходят на ум
verses and converses, unoverses and reverses
из  «The Satanic Verses».

Есть совсем немного гюнтерограссовско-немецкого словообразования (помните «белокурую ненависть» фройлейн Зайферт?)
На низком и абсолютно пустом перроне стоял с пожизненным видом младший брат Михалыча Евгений, а потом так же пожизненно тащил сумки по заледенелым ступеням на высокий виадук.

Мне нравится явное тяготение автора к деепричастиям и сложным предложениям:
Ромыч угнетал своей заботой, и, когда не сипел, а просто пятя “марковник”, озирался, размашисто меся руль пятерней, то, казалось, жал, втирал в Михалыча свой пример, свою правду.
или
Вынула из сумочки и повернула гильзочку помады. Выехало косое стертое острие. Глядя в зеркальце, кругля и растягивая рот, провела несколько раз по натянутой коже

Тарковский описывает любовь главного героя в противовес пушкинскому хирургическому препарированию и непревзойдённому вываливанию на читателя кровавых гениальных кишок-прилагательных:
…чтобы сделать своей эту предельно чужую женщину, требовалось изменить что-то совсем в другом краю жизни.

Главный, большой, катастрофический минус повести: стихи в конце. Они абсолютно ниже уровня романа и, к сожалению, не теряются на страницах.

Но.

Какое же всё-таки описание сцен секса через отрицание паттернов, через сбрасывание одежды, через смыв косметики. Не ново, но удачно:
Без голливудских телепроектов и Каннского фестиваля, без показа мод в Гостином дворе, без банкета в “Балчуге-Кемпинском”, без прохладного офиса на Ордынке, без лакового немецкого автомобиля, без просторной квартиры на Кутузовском, без банкомата с теплыми и будто ненастоящими бумажками, без светящихся магазинов с фонтанами, барами и боулингами, без сауны с травами и томно лежащими женщинами, без бассейна с неестественно-изумрудной водой…
Без мечты об умном, преуспевающем и нежном, с местом международного журналиста в Вене, без серебристой норковой шубки, без черного брючного костюма, без сапожек с отточенными в шило носами, без тончайших колготок, без телефона с халцедоновой крышечкой, без часиков на ледяном и плоском змеином пояске, без юбки, шелково скользящей по бедрам, без блузки, электрически липкой и искрящей в темноте…
Без тонкой, как струйка песка, серебряной цепочки, без блеска на приоткрытых губах, без тона на веках и туши на ресницах, без грифеля на расчетливо подправленных бровях, без земляничной жвачки в белых зубах…
Без черных туфель с непосильной оплеткой ремешков, без острых каблуков и стальных подковок. Без черного нежного лифчика с двумя заедающими крючочками. Без полупрозрачных и узких трусиков с черным ободком по поясу…
Она лежала в его руках.