А. Уотс. Миф и ритуал в христианстве (фрагмент)
Испокон веков существовал Единый, чьим тайным, несказанным Именем было YHVH, древнееврейский Тетраграмматон, озна чающий «Я есмь». Не было времен, когда «Я есмь» не было; никем
Он не создан, и, прежде чем сотворил все прочее, был один в неисчислимые веки веков, и потому известен также под именем Предвечный. По облику Он — чистый свет, но не сотворенный свет Солнца. Луны и звезд, а Шехина, Свет Славы. Поскольку человек был позже создан по подобию «Я есмь», человеческий облик всегда считался проявлением Его Славы.

Глава Его и волосы беды, как белая волна, как снег;
И очи Его — как пламень огненный;
И ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи;
И голос Его — как шум вод многих.
Он держал в деснице Своей семь звезд,
И из уст Его выходил острый с обеих сторон меч;
И лице Его — как солнце, сияющее в силе своей.

Этот Единый — Он же Адонай, Господь, Эль-Элион (Бог Богов), Всевышний, Саваоф, Господь Сил — жил всегда и вечно, прежде, чем были созданы миры. Прежде небес и огней дневных и нощных, прежде всех духов и ангелов, неисчислимые века и зоны Его жизни тянулись во веки, не сокращаемые ни на миг даже тем, что наши тысячелетия для Него все равно что день.

Можно вообразить, будто существование, растянувшееся на столь немыслимую бездну времен, должно быть нестерпимо тоскливым и одиноким. Но скучным оно ни в коей мере не было, ибо повсюду Его окружала бесконечность пространства, а оно наполнено для тех, кто
имеет глаза, чтобы видеть, лучезарностью, в сравнении с которой блеск алмазов и опалов, ясность сапфирового неба, великолепие заката и сияние всех звезд — просто тусклое, бесцветное мерцание. Одиноко Ему тоже не было, так как Единое и Единственное «Я есмь»
неким совершенно загадочным образом было тремя Лицами, и их можно различить, пристальнее вглядевшись в Его образ и постигнув символизм обоюдоострого меча, выходящего из Его уст, и семи звезд в деснице.

Меч из уст — это Его Слово, «ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа», а семь звезд в правой руке — Его седмикратный Дух. В Боге, однако, Слово и Дух — не просто нечто от Него проистекающее, а Его ипостаси, в той же мере личностные, как и Сам Бог, седовласый Предвечный, которого мы отныне должны выделять как одну из трех ипостасей, а именно Отца. Две другие —Слово, или Сын, и Святой Дух.

Три Лица были единым Богом, и все три были вместе испокон веков, и ни одно не было прежде или после остальных. Извечно Отец рождал Сына, извечно Святой Дух исходил от Сына и Отца. Так, с безначальных времен, «Я есмь» было «Святой, Блаженной (Счастливой) и Бесславной Троицей, тремя Лицами и одним Богом». По этой причине Бог и не был одинок, так как являл Собой не Одного, а Троицу, общность, а не индивидуальность.

Нам трудно представить себе должный образ Троицы в те далекие начала времен, так как речь идет об эпохе, когда Бог Сын не стал еще Иисусом Христом, а Дух Святой не нисходил огненным голубем. Важнее всего помнить, что «единородный Сын Божий» первоначально не был Иисусом, сыном Марии; до Вочеловечения Сын был просто Словом (Логосом) и Премудростью (Софией) Бога, то есть созидательной Силой, посредством которой предстояло сотворить мир. Именно о Боге Сыне как Божественной Премудрости, по мнению Церкви, сказано в знаменитом отрывке Ооттш р055есИ1 те из Книги Притчей:

Господь имел меня началом пути Своего,
Прежде созданий Своих, искони:
От века я помазана,
от начала, прежде бытия земли.
Я родилась, когда еще не существовали бездны,
Когда еще не было источников, обильных водою.
Я родилась прежде, нежели водружены были горы,
Прежде холмов, [...]
Когда Он уготовлял небеса, я была там.
Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны,
Когда утверждал вверху облака,
Когда укреплял источники бездны, [...]
Тогда я была при Нем художницею,
И была радостию всякий день,
Веселясь пред лицем Его во все время.

На протяжении бесконечных эпох до рождения мира Сын был для Отца объектом любви и источником радости, а Святой Дух — связующей Их Любовью, так что вся Божественная Жизнь являла собой
вечный круговорот, танец любви. Оеиз еЛ сапШ, «Бог есть Любовь», но любовь подразумевает взаимоотношения, и связывали они ОтцаЛюбящего, Сына-Возлюбленного и Духа Святого —саму Любовь.

Для того чтобы найти некий образ Троицы до сотворения мира, полезно взглянуть на нее глазами православных иконописцев, которые изображали три ипостаси в облике «ангелов», крылатых существ, причем Бог Сын был представлен в облике не Иисуса, а Софии — венценосного и окрыленного Существа на престоле со скипетром в руке, восседающего в ореоле трех усыпанных звездами концентрических кругов. С другой стороны, вслед за Данте, Троицу можно представлять как лучезарное око с тремя равноемкими ирисами разных цветов, pinta della nostra effige, имеющими «как бы наши очертанья».

Даже до сотворения духовной и материальной вселенных, явивших замечательное могущество и мудрость Триединого Бога, Его внутренняя жизнь была столь полной, что довлело Ему совершенно
всего, не было ни одиноко, ни скучно, так как Он, являя Собой само Бытие. «Я есмь», не был создан и никогда не мог перестать быть. Таким образом, Ему не требовались труды, чтобы существовать; Он не страдал, не хворал, не мог умереть. Ничто не принуждало Его ни к творению, ни к чему-либо иному, поскольку не было и не могло быть деятельности совершеннее и чудеснее по сущности, чем Его собственное бытие — а оно, между прочим, обладало самыми удивительными свойствами.

Бог заполнял необозримое безбрежье пространства не обычным огромием, ибо был не велик и не мал, но так обретался в пространстве, что пребывал целиком в каждом месте — хотя, разумеется, лишь после сотворения мира нашлось кому постичь, что это «разные места». И это не означает, что Бог умножал Себя таким образом, чтобы всюду присутствовал один из Него; Он по-прежнему оставался единым, но эта целостность, вся Его полнота, каким-то чудом единовременно пребывала в каждой точке пространства. Подобно же существовал Он и во времени, поскольку обладал способностью знать события прошлого и будущего, что не требовало, однако, ни памяти, ни дара предвидения. Это была способность глядеть в прошлое и будущее так, словно они разворачиваются в настоящем; наряду со свойством одновременно быть повсюду, она позволяла Богу всегда видеть любой миг.

Благодаря столь чудесным отношениям с временем и пространством Он обладал самым безупречным всеведением, какое только можно вообразить. Уже прежде сотворения мира Он во всей полноте и ясности сознавал каждую чешуйку на крылышках всех мыслимых мотыльков. Трепет каждого листочка на ветру Он видел так же четко, как и все прочее; разум Его целиком сосредоточен был на мельчайших подробностях всех вещей и событий, причем одновременно — и без
каких-либо усилий. Он мог с совершенной легкостью удерживать в уме не только подробности, но и все сочетания всех подробностей, стечения обстоятельств, их взаимовлияние и сокровенный смысл, и потому ведал необъятную паутину причин и следствий, связующую, например, появление ростка из семени со взрывом далекой звезды миллионы лет спустя.

Но еще более удивительной особенностью Божьего всеведения было то, что Он, хотя и знал все, что когда-либо случится, этим ничего отнюдь не предопределял; Его лишенное сомнений проникновение в грядущие деяния ангельские и человеческие не означало, что Он сам
их предустроил. Все должно было разворачиваться достаточно свободно, и каждая личность несла ответственность за содеянное, хотя Он заведомо и в точности знал, что кому суждено совершить.

Какими бы поразительными, ни были свойства всемогущества и всеведения, Триединый Бог обладал и тремя иными атрибутами, которым в христианской традиции дивятся еще более (потому, вероятно, что их намного сложнее изъяснить): Святостью, Любовью и Правдой. Труднее всего постичь первый атрибут, поскольку для человека Божественная Святость неразрывно сопряжена со страхом перед неведомым; ведь мы не только боимся столкновения с тем, что полностью пребывает за гранью нашего опыта и понимания, но и не имеем ни малейшего представления о том, что делать при подобной встрече. Этот страх отнюдь не означает чего-то отрицательного; это не паника, не ужас, но, скорее, чувство благоговения, странности —те "мурашки", что бегут по телу перед лицом сверхъестественных явлений и обстоятельств. Потому говорят, что Святость Бога вызывает у праведников и ангелов благоговейный трепет, который в то же время
доставляет и самую восхитительную чувственную отраду. Судя по всему, это единственный способ описать Божью Святость, поскольку такое качество мы не в силах постичь по существу и можем сказать лишь о том, какие чувства оно в нас пробуждает.

Любовь, как мы уже видели, извечно была господствующим отношением среди ипостасей Троицы. После сотворения мира она осталась основой однешеция.Бога ко всем без исключения Его созданиям. Говорят, что любовь — это неудержимое излияние, бесконечная отдача себя во благо ближнего. Изначально ее символизировала божественная лучезарность, шехина: как Солнце щедро, не требуя ничего взамен, проливает свой свет, так и Бог «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и проливает дождь на праведных и неправедных» . Таким образом, именно любовью Бог творил миры, поскольку, когда даровал вещам способность жить и существовать,
отдал им Себя. По этой причине Данте говорит, что Бог — это «любовь, что движет солнце и светила». Любовь эту, впрочем, ни в коем случае не следует путать с сентиментальностью или слепой привязанностью, так как она неотделима от внушающей трепет Святости:

«страшно впасть в руки Бога живого!» — то есть просто быть живым. Любовь Бога вызывает страх, который, если не бежать его, перерастает в восторг, позволяющий воспринимать Господа как свет и величие. Но если боязнь становится паникой, обращает в бегство, — тогда свет превращается в огонь, что не угаснет, и червя, что не умрет, ведь корчащихся в аду грешников терзает то же пламя, что услаждает ангелов небесных.

Наконец, с безначальных времен Бог был и Правдой. В основе своей это — порядок, но продиктованный Любовью. Невзирая на бесконечность Его существования вне времени и неисповедимую сложность деяний, Господу, «у Которого нет изменения и ни тени перемены» , чужды капризность и своенравие. Он никогда не противоречит Себе, и любой может всецело положиться на Его совершенную последовательность, так как дела Его подчинены одному всеобъемлющему и безукоризненно логичному закону. Этому «праведному суду» подчинены любые события, и потому каждое действие во веки веков обязано иметь достаточную причину, а самые сложные факты не могут быть противоречивыми. Никакая власть и изобретательность
не в силах отвратить суд Божий; пытаться нарушить Его закон — все равно что тщиться выпрыгнуть из собственной кожи либо начертать квадратный круг.

Таким был «образ и подобие» Первоначала, из которого со временем предстояло зародиться всему сотворенному. Традиция твердит, что у Бога не было причин создавать что-либо отдельное от Себя, так как внутреннюю жизнь Троицы пронизывало ни в чем не нуждавшееся совершенство. Таким переполняющим, однако, было обилие божественной Любви, что пришел срок, когда Святая Троица — произвольно и в полной свободе от каких-либо условий — сотворила из ничего целый мир духов. Это не были, как может показаться, многочисленные искорки, оторвавшиеся от центрального огня; духи ни в коей мере не являлись частичками Бога. Испокон веков их вовсе не существовало, но вдруг, по велению Слова, кольцо за кольцом, сфера за сферой вокруг Света появились малые огни, песчинки обретшего бытие Ничто, мириады разнообразных отражений блистающей в центре Троицы — словно вокруг Солнца возникло облако из крупиц хрусталя.