Par to reizēm lielisko un reizēm tik ļoti pazemojošo. Par vecumu. Lieliski uzrakstīts.
http://jibrail.livejournal.com/184092.html vai
Я тут обещал про старость что-нибудь сказать....
Что такое старость?
Вот многие ее боятся, описывают каких-то стремных старушенций с тележками, стариков, впавших в маразм - или (в лучшем случае) румяных симпатюлечек в клетчатых передничках у плиты, на которой они в промышленных масштабах пекут пирожки любимым внукам...
"Бабушка, а я опять летал во сне!"

А между тем - старость - это просто время + человек. И к итогу становится все больше человека, потому что времени остается все меньше.
Желчный старик в роговых очках, терроризирующий всю семью, включая сыновей и невесток своей никому не нужной вечной диссертацией о лечении посредством уринотерапии. Проводящая все свое время за штопкой и готовкой бабулька единственного внука, которую держат в доме, потому что это удобно - она стирает, гладит и вытирает пыль. Одинокая старуха, живущая в окружении своих 17 кошек, не то уже сошедшая с ума, не то приближающаяся к этому семимильными шагами. Больные, немощные, посвятившие всю свою жизнь, толкающиеся в метро, пишущие гневные письма районной администрации и президенту-гаранту-конституции, ворчащие, бедные, усталые...

Я не знаю, что такое старость. Я там не был. Но расскажу про тех, кто был и есть.
Оно того стоит.

У меня была прабабушка Зинаида. Я покажу вам фотографию, как только заработает сканер. Она была красавица, действительно потрясающе, невозможно красивая женщина. В шестьдесят лет она срезала для внучек три косы - каждая толщиной с две моих руки и длинной в метр, без единого седого волоса. Про то, как она с наганом ездила по осетинским селам, охраняя прадеда, агитировавшего за коммунистов, как жила с 1937 по 1953 гг., пока прадед сидел, с тремя детьми, и каждый месяц весь этот срок платила по 500 рублей адвокату, чтобы он звонил в лагерь и справлялся о ее муже, как отказалась стать любовницей Ежова, как во время войны попала с сыновьями под бомбежку, очнулась в больнице и, не веря в смерть детей, поехала искать их по всему СССР - и нашла, как вышивала шелковые ширмы, сбегала из польского борделя, и как спасала из захваченной немцами деревни дочь - это другая история.
Мы же поговорим о временах не столь отдаленных.

Итак, бабушке 79 лет. Она старая, больная, почти ничего не слышит, носит слуховой аппарат, ходит с палочкой. Она стройная, она каждое утро делает зарядку, она рисует картины для модной галереи, она носит изящные вещи. Она печет потрясающие пирожки, она убирается по дому, она собирает гостей и справляется с толпой неуемных правнуков от младшей дочери.
Мне 16 лет, мы с бабушкой вечером гуляем. Уже возвращаясь домой, выходим на дорогу, идем по тротуару вдоль лесопарка. На мне куртка и джинсы, бабушка в длинном приталенном пальто и берете, в который уложена коса. За нами некоторое время ползет черный бумер с затененными стеклами. Я тороплюсь, но она ходит медленно. Когда бумер останавливается, и из него вываливается компания подвыпивших братков, я уже не на шутку взволнован. Сбежать-то я могу, но не брошу же я ее тут, а с ней далеко не побегаешь. Наконец окрик:
- Девушки... - видимо, они пьянее, чем кажутся, - Девушки... Ну куда вы? Давайте, блядь, знакомиться!
Я прикидываю, что делать, выхода не вижу. Бабушка останавливается, я держу ее под руку, чувствую, как дрожит локоть - она тоже волнуется, но, скорее всего, за меня.
Отстраняет мою руку, круто разворачивается, и ожидавший увидеть молодую красотку (напоминаю, бабушка стройная, пальто приталенное, волосы под беретом) парень замирает - на него смотрит старуха, и улыбается пустым ртом, потому как зубы она на прогулку не одела.
- С удовольствием, мальчики, - ласковой змеей отвечает бабушка.
Я никогда не видел, чтобы люди садились в машину с такой скоростью. Бумер с визгом газует с места. Бабушка с сожалением вздыхает.
- А ведь лет сорок назад в ногах бы ползали...

История вторая:
Мне 19, бабушке, соответственно, 82. Рано утром звонит прадед, я отрываюсь от коньяка и женщины, недовольно спрашиваю, в чем дело, да и почему бы не позвонить родителям? Дед вздыхает. "Не поймут они."
В изумлении пытаюсь понять, что случилось.
"Зину в милицию забрали".
Выясняется. Предыдущим вечером в церкви какие-то местные хоровые тетки обругали бабушку, мол, она неправильно свечки ставит, к алтарю спиной поворачивается и молитвы со всеми не произносит, а потому ей в храме делать нечего. Ну нечего и нечего, покорная старушка тяжело вздохнула и ушла.
Чтобы до рассвета вернуться, вскрыть замок на калитке церковной ограды и ножницами посрезать с высаженных цветов головки. За этим занятием ее и застали местные служки, вызвали милицию. Пока милиция ехала, бабушка дообезглавливала сад.
В милиции юный капитан краснел и трясся, бабушка наградила его эпитетом "мой свежий зайчик" и потрепала по щеке, гордо прошествовав в обезьянник. В обезьяннике окрестные бомжи и алкоголики, затаив дыхание, слушали бабушкины байки и долго извинялись, что от них "плохо пахнет для дамы".
Через несколько недель бабушка обезглавливала свежевыросшие цветы, прихватив меня стоять на шухере.

До самой смерти у нее была отличная память, а здравости ее рассудка позавидовали бы многие молодые. Она не гнушалась тяжелой работы, возмущалась, если дед пылесосил, всегда следила за руками и делала французский маникюр. Прадед носил ей по утрам кофе в постель на серебрянном подносе, а каждая неделя у нее была расписана встречами, поездками и приемом гостей. Она знала 5 языков, наизусть читала почти всего Блока и рисовала потрясающие портреты.
Умерла во сне, за день до того все подготовив, наказав деду не волноваться, а нам - развеять ее пепел над цветущим полем. Не хотела лежать в земле. На ночь накрасила ресницы водостойкой тушью и уложила волосы в высокую прическу.
Она никогда не боялась ни смерти, ни старости, и любила повторять - "Человек живет для того, чтобы жить, а не ждать смерти."

***

У меня есть знакомый. Сейчас ему за 60, он видный историк, академик, занимается научной работой, с женой развелся, детей нет. Его бабушка была второй женщиной в России, получившей высшее образование. Его матери сейчас 96. Но она всегда с лукавой улыбкой говорит: "Толя обманывает. Мне всего 93." У нее больное сердце, конечно же, она плохо слышит и видит. Носит слуховой аппарат и линзы зеленого оттенка. Когда я прихожу в гости, она прогоняет меня с кухни, ужасно возмущаясь, со словами "пока я в этом доме хозяйка, гости для себя готовить не будут!"

Она пишет статьи в журналы, переводит книги, у них в доме богатейшая библиотека, а когда-то ее мать, отпуская ее с сестрой Анелей кататься на машине с Маяковским, дала дочкам по рублю и заявила, что "не нравится мне этот тип. Будет приставать - вернетесь домой на такси."
На ее туалетном столике полный набор дорогих кремов, косметикой она не пользуется. "Мне уже ни к чему все эти ухищрения. Лучше не стану, так хоть не буду хуже." После приготовления гостевого ужина в три перемены блюд, она уходит с кухни, поручив накрывать на стол сыну и пресекая все мои попытки помочь. В столовой появляется в жемчужных сережках, свежевыглаженном платье и благоухая своими любимыми Шанель №19.

Как-то Толя попросил меня забрать мать с дачи. Когда я, одолжив у приятеля машину, добрался до поселка, старушка в джинсовом комбинезоне, зажав гвозди в зубах и помахивая молотком, починяла крыльцо.
Однажды после кофе вытащила свежий "Вог", ткнула мне пальцем в картинку: "Мне такое не пойдет, слишком открытое и короткое. Но воротник своей портнихе я заказала такой же. Как ваше мнение, лучше шить из желтого шелка или из синего?"
Зимой жаловалась на сына. "Толя забрал мои лыжи и убрал на антресоли. Мне их не достать, там нужно лезть на стремянку, а я боюсь головокружения. Но надо же как-то держать себя в форме?! Поговорите с ним, пожалуйста, пусть вернет."
На лыжах она, кстати, до сих пор ходит. Медленно, останавливаясь отдохнуть, но ходит. Врачи поражаются, но именно благодаря этой ежедневной нагрузке ее сердце вытянуло второй инфаркт.

Сейчас у меня лежит рукопись ее мемуаров, когда допишет последнюю главу, будем издавать. "Старость? Что старость, вот на прием в посольство не могу одна пойти, а Толе некогда - этого жаль." "Смерть? Нет, смерти не боюсь. Это вам, молодым, простительно, а в моем возрасте пора бы уже и увереннее быть."

***

Деду моего лучшего друга 78, он родился во Франции, родители - эммигранты, пережил двоих старших сыновей, любимую жену. Живет один в центре Москвы, на Тверском бульваре. Ходить почти не может - отказали ноги. На улицу выезжает с сиделкой, на кресле-каталке. Пишет потрясающие стихи. Коллекционирует антиквариат, управляет своим маленьким магазинчиком.
По праздникам, когда я жил в Москве, присылал цветы. Внука корит балбесом и бездельником, потому что внук до сих пор не женат. Сиделка, кухарка и домработница в него, кажется, платонически влюблены. Он с ними общается не как с прислугой, а как с молодыми женщинами. Покровительственно, ласково и с уважением.

Ведет ЖЖ (просил не открывать ник), содержит жену среднего сына, переписывается с какими-то французскими аристократами. Всего в жизни добился сам, удивительно мудрый и интересный человек. Жалеет, что не может играть в гольф, от операции на глаза отказался, капает капельки и живет со своей глаукомой, даже книги читает. Утешал меня как-то в период очередного приступа ненависти к большевикам. "Человек везде и всегда может остаться человеком. Самое главное - сохранить собственное достоинство, как бы трудно не было."

Сам одевается, следит за собой, пользуется хорошими духами и всегда гладко выбрит. Курит - "раз уж не убили люди, то и никотин бессилен." Любит хорошее кино, у него полно друзей, часто приглашает гостей, в том числе довольно молодых. С ровесниками внука общается свободно - и ему с ними интересно, и им с ним.
Всегда занят, о встрече приходится договариваться недели за две-три.
Как-то раз попросил меня вывезти его на крышу, благо она местами плоская - нам с другом пришлось затаскивать каталку на чердак на руках, а оттуда уже выводить по прислоненным к выходу на крышу доскам. Это была лучшая крыша в моей жизни - мы сидели по обе стороны от его коляски под дождем, он прихватил большой зонт и термос глинтвейна, внизу мокла ночная Москва, а мы курили, пили глинт и разговаривали.
На вопрос о смерти смеется, цитирует Хайяма:
"Веселись, чтоб потом о судьбе не грустить,
Рок легко оборвет твою тонкую нить...
Пей вино и забудь о превратностях мира, -
Пусть тревожится тот, кому вечно в нем жить!".

***

Мой дед со стороны отца, которому на днях исполнилось 75, 9 августа сего года уплыл с бабушкой в кругосветный круиз на собственные сбережения, ошарашив что сыновей, что внуков. Раньше его не выпускали из Союза, теперь он наверстывает. Мы пили с ним божоле на ступеньках Монмартра, он танцевал с бабушкой вальс на мосту через Темзу, он добрался до середины лестницы на какой-то зиккурат в Мексике и заявил, что лучше выпьет коньяку и полюбуется видом, чем будет гробить здоровье, чтобы послушать наверху известные любому начитанному человеку истории экскурсовода.
В перерывах между путешествиями дед выращивает огурцы, учит моего двоюродного брата гонять на джипе и наслаждается жизнью в отдельно взятом городе Москве.
"Старость", - говорит он, - "Это время, когда ты наконец-то, после стольких лет не думаешь о детях, а только развлекаешься," - и смеется.

***

Что такое старость? Ничего. Это просто люди.
Все в наших руках.