В древние времена жил один парень.
Задумал он стать атеистом. А в те времена
ходили слухи о некоем Мойше-атеисте,
который мог любого священника в диспуте
за пояс заткнуть. Решил юноша найти этого
Мойшу и стать его учеником. Долго он
ходил, много людей расспрашивал о Мойше,
и вот, после нескольких лет странствий,
он подошёл к хижине, где, как ему сказали,
жил великий атеист. На стук ему ответил
дребезжащий старческий голос:

— Кого там несёт?
— Простите, но вы ли Мойша-атеист?
— Пока живу, надеюсь, юноша.
— Я прошёл много миль, я путешествовал
по разным странам, чтобы найти вас. Я хочу
стать вашим учеником.

Старик удивлённо уставился на юношу.

— Учеником? Но чему ты можешь обучиться
у меня? Я ни ремесленник, ни учёный, ни
политик.
— Я слышал, что вы — величайший атеист. Я
тоже атеист, и хотел бы слушать ваши
доводы и учиться.
— Так ты, юноша, атеист?
— Да, я не верю ни в каких богов. Их нет!
— Что же, интересно… Но послушай меня,
юноша. Ты читал Библию, Коран или
Апокрифы?
— Нет, но…
— Не перебивай старших, юноша! Ты
разговаривал со жрецами, священниками,
имамами?
— Нет.
— Ты совершал паломничества в святые
места?
— Нет, но зачем. Я же не верю в это…
— Ты жил при ските отшельников, наблюдая
за их жизнью и разговаривая с ними?
— Нет.
— Ну, тогда, юноша, ты не атеист.
— А кто я тогда?
— Ты — невежда!

Шёл по каменистой пустыне путник. И вдруг ему на пути стали попадаться ровные, будто обточенные камни: один, другой, третий… Путник остановился и подумал, что хорошо бы из этих камней построить что-нибудь существенное -- храм, например.
-- Так построй, -- услышал он голос.
-- Но я раньше никогда не строил храмов. Только небольшие хижины.
-- Ты видишь вокруг кого-нибудь, кто бы мог построить храм из этих ровных камней?
-- Нет, но это говорит не только о том, что кроме меня некому, но ещё и о том, что мне не у кого будет спросить совета.

Голос ничего не ответил, и человек принялся собирать ровные камни и
складывать из них фундамент храма. И так увлекла его эта работа, что не заметил он, как выросли над фундаментом невысокие стены. И начали приходить люди, которые неизвестно откуда услышали о строящемся храме.
-- Кто эти люди, Господи?
-- Это прихожане храма, который ты строишь.
-- А что мне делать с ними, Господи?
-- Ничего. Достраивай храм.
( дальше... )

Однажды Би Цзин решил: "Буду-ка я добрым, как ягненок. Не буду я на неуязвимого мастера Цзи Ши косо смотреть.
Когда неуязвимый мастер Цзи Ши об этом узнал, он очень огорчился. И не потому, что ягнят не любил, а просто потому, что добрый Би Цзин никак в замыслы неуязвимого мастера Цзи Ши не вписывался. И это неспроста, потому что на Би Цзина достаточно косой взгляд кинуть, и он уже пять дней тренироваться усердно будет, к предстоящему поединку готовиться.
А мастеру сложнее. Он ведь сам гармония, и бой ему вроде как не бой. У неуязвимого мастера Цзи Ши, например, бой - это как слабость души была. Любил он поединки, что тут поделать. Но ведь к поединкам серьезным готовиться надо, а как готовиться, если спокойствие божественное в душе дремлет?
Вот и приходилось неуязвимому мастеру Цзи Ши на хитрость идти. Бывало, идет неуязвимый мастер Цзи Ши и улыбается себе и миру блаженно. Глядь, Би Цзин промелькнул впереди. Неуязвимый мастер Цзи Ши сразу лицо суровое делал и пронзительно, со зловещей ухмылкой на Би Цзина смотрел, а в душе, понятно, по-прежнему блажен был. Ну а Би Цзин что? Би Цзин, как Би Цзин, где уж ему замыслы мастера разгадать. Он думал только: "Не к добру это неуязвимый мастер Цзи Ши так зловеще улыбается".
Подумает, подумает и бежит блоки жесткие отрабатывать. А неуязвимому мастеру Цзи Ши только этого и надо, чтобы Би Цзин форму поддерживал, позлей был. Потому что неуязвимый мастер Цзи Ши, когда с Би Цзином сражался, он энергию отрицательную Би Цзина в свою положительную обращал.
И все прекрасно было, и тут вдруг - на тебе - Би Цзин подобрел.
Расклеился. Как девица красная. Бей его, не бей - он ни злости, ни удара в ответ. Задумался тут неуязвимый мастер Цзи Ши: "Вот, - думает, - когда Би Цзин был против меня, он был как бы за меня, а теперь он не против меня, но и не за меня. Не Би Цзин, а прямо предмет какой-то бездуховный".
"Ну раз Би Цзин такой вот бесполезный, значит что?" - задался вопросом неуязвимый мастер Цзи Ши.
Взял он лук, стрелы и пошел к дому Би Цзина. Смотрит неуязвимый мастер Цзи Ши, а Би Цзин комплекс сян-цюань уже не выполняет, а вроде как молится кому-то. Присмотрелся неуязвимый мастер Цзи Ши, видит, оказывается, на крыше Би Цзинского дома Будда Великий сидит и потешается, шепчет сказку какую-то Би Цзину. А Би Цзин-то Будду не видит и считает: "Это я сам, Би Цзин, так думаю".
Вздохнул неуязвимый мастер Цзи Ши, видя, что Би Цзину уже ничем практически не помочь. Поднял он свой лук, натянул тетиву, вытер плечом скупую слезу мастера и пристрелил Великого Будду. Будда-то Буддой, но спарринг-партнер тоже нужен. Такая вот мастерская концепция.

Супружеская пара спросила у Мастера, как правильно воспитывать детей. В ответ они услышали древнееврейское высказывание:
- Не ограничивайте детей рамками своих собственных знаний, ведь они родились в другое время.

Однажды два охотника наняли самолёт, чтобы добраться в далёкую лесную зону. Две недели спустя пилот прилетел забрать их обратно. Взглянув на их охотничьи трофеи, он сказал:
— Самолёт не сможет поднять больше одного буйвола. Вам придётся оставить одного здесь.
— Но в прошлом году лётчик согласился взять на борт двух буйволов похожего размера, — запротестовали охотники.
Лётчик задумался. В конце концов он сказал:
— Ну ладно. Если у вас всё получилось в прошлом году, то должно получиться и на этот раз.
Самолёт попытался взлететь с двумя пассажирами и двумя буйволами на борту, но, не набрав нужную высоту, врезался в ближайший холм. Выбравшись из обломков самолёта, охотники оглянулись вокруг. Один сказал другому:
— Как ты думаешь, где мы?
Его приятель осмотрел местность и ответил:
— Думаю, мы в двух милях левее того места, где рухнули в прошлый раз.

Группа выпускников престижного вуза, успешных, сделавших замечательную карьеру, пришли в гости к своему старому профессору. Во время визита разговор зашёл о работе: выпускники жаловались на многочисленные трудности и жизненные проблемы.
Предложив своим гостям кофе, профессор пошёл на кухню и вернулся с кофейником и подносом, уставленным самыми разными чашками: фарфоровыми, стеклянными, пластиковыми, хрустальными. Одни были простые, другие дорогие.
Когда выпускники разобрали чашки, профессор сказал:
— Обратите внимание, что все красивые чашки разобрали, тогда как простые и дешёвые остались. И хотя это нормально для вас — хотеть только лучшее для себя, но это и есть источник ваших проблем и стрессов. Поймите, что чашка сама по себе не делает кофе лучше. Чаще всего она просто дороже, но иногда даже скрывает то, что мы пьем. В действительности, всё, что вы хотели, было просто кофе, а не чашка. Но вы сознательно выбрали лучшие чашки, а затем разглядывали, кому какая чашка досталась.
А теперь подумайте: жизнь — это кофе, а работа, деньги, положение, общество — это чашки. Это всего лишь инструменты для поддержания и содержания Жизни. То, какую чашку мы имеем, не определяет и не меняет качества нашей Жизни. Иногда, концентрируясь только на чашке, мы забываем насладиться вкусом самого кофе.
Наиболее счастливые люди — это не те, которые имеют всё лучшее, но те, которые извлекают всё лучшее из того, что имеют.

Сократ встретил на улице знакомого, и тот ему говорит:
- Сократ, знаешь, что я только что услышал об одном из твоих учеников?
- Прежде чем ты мне расскажешь что-либо о моем ученике, подумай, является ли это абсолютной правдой.
- Нет, Сократ, я услышал об этом от одного знакомого и решил…
- Значит, - сказал Сократ, - ты точно не знаешь, правда это или нет. Тогда давай рассмотрим этот вопрос с точки зрения добродетели. Ты собирался сказать о нем что-либо хорошее?
- Нет, как раз наоборот…
- Итак, - говорит Сократ, - ты хочешь мне сказать о нем что-то плохое, но ты уверен, правда ли это?
- Скорее всего, нет…
- Таким образом, - подвел итог Сократ, - если ты собираешься рассказать мне что-то плохое, неправдивое и бесполезное о моем ученике, то зачем это рассказывать вообще?
- Да, Сократ, как всегда ты абсолютно прав.
Именно поэтому Сократа считали великим философом и премного за это уважали. Так же это объясняет тот факт, что Сократ так и не узнал, что его ученик Платон переспал с его женой Ксантиппой. Впрочем, цену собственному любопытству каждый узнает индивидуально.

Два путешественника отправились в горы. Когда они преодолели уже полпути, новичок обвёл взглядом подлесок и стал сокрушаться:

— И где же тот прекрасный пейзаж, о котором ты постоянно говорил?

Его опытный спутник усмехнулся:

— Ты находишься в самом его центре, в чём убедишься сам, когда мы достигнем вершины горы.

Как-то в одном собрании зашла речь об Аравии. Один из присутствующих, побывавших там, сказал:
- Странное место эта Аравия! Там такая жара, что все ходят голые.
Мулла сидел в сторонке, прислушивался к этому разговору и спросил с удивлением:
- Хорошо, но если там ходят без всякой одежды, то как же отличают мужчин от женщин?

Одна женщина сильно простудилась, и никакие выписанные врачом лекарства ей не помогали.
— Ну сделайте что-нибудь, доктор, — взмолилась она.
— Есть одна идея, — задумчиво ответил врач. — Идите домой, примите горячий душ и, перед тем как вытереться, постойте обнажённой на сквозняке.
— Вы думаете, это поможет? — удивлённо спросила женщина.
— Нет, но у вас будет воспаление легких, а я знаю, как его лечить.

Ребе Зуся из Аниполя отправился повидать своего ребе-наставника, Дов Бера, Маггида из Межирича.
- Слышал я, ребе, - сказал Зуся, - будто есть некие Десять Принципов богослужения, я же о них знать не знаю. Вот и пришел к вам в надежде им обучиться.
- Сам я научить тебя не в состоянии, - ответил Дов Бер, - зато знаю тех, кто очень даже мог бы.
- И кто же это? - удивился ученик.
- Первым трем принципам научишься у ребенка, а остальным семи - у вора.
И, покольку ученик всем своим видом показывал полное непонимание, Маггид объяснил:
- У ребенка легко научиться таким трем вещам: веселиться без причины; ни минуты не тратить впустую; громко требовать того, что хочешь.
- А у вора - таким семи вещам: свершать свою работу втайне; если не кончил дело в одну ночь, возвра щаться к нему на следующую; любить собратьев по ремеслу; рисковать жизнью ради достижения цели; быть готовым променять все, что имеешь, на самое, казалось бы, пустячное, однако новое приобретение; не бояться никаких препятствий; быть верным своему ремеслу, не допуская даже мысли о том, чтоб сменить его на другое.

Проповедник спорил с Мастером о том, зависим ли человек от Бога.
- Бог - наш Отец, - сказал проповедник, - и нам никогда не обойтись без Его помощи.
- Когда отец помогает младенцу, весь мир улыбается. Когда отец помогает взрослому ребенку, весь мир плачет!

Это было в далекие-далекие времена, когда и Машук и Бештау, и весь этот край, вплоть до дальних снеговых кряжей, принадлежали Хану Аббасу. Был Аббас стар и силен, храбр и мудр. И все Аббаса уважали, потому что все Аббаса боялись.

Занимался Аббас тем, чем занимались все в те времена - единственным "благородным" занятием - воевал с соседями. В свободное от войны время охотился, а в свободное от охоты время предавался мудрости. Ханская ставка была полна мудрецами. Только мудрецы-то не были мудры. И вся мудрость мудрецов состояла в том, что они умели Хану угождать. И все племя молило Аллаха: "Пошли, Аллах, Аббасу мудрых мудрецов".

Однажды под вечер поехал Аббас верхом без провожатых в горы - полюбоваться, как дрожат и умирают на вершинах розовые лучи заката, а из ущелий поднимается черная ночь.

Доехал Аббас до того места, где, словно облитые кровью, лезут из земли огромные красные камни. Соскочил с лошади старый Аббас и, словно юноша, взбежал на самую высокую скалу. На скале за выступом сидел старый мулла Сефардин. Увидал Аббаса - встал и поклонился.


- Здравствуй, Мудрец! - сказал Аббас.
- Здравствуй, Хан! - отвечал Сефардин. И, уступая свое место, добавил, - место - власти!
- Место - мудрости! - ответил Хан и предложил Сефардину садиться, - тот, кто приветствует мудрость, приветствует славу Аллаха!
- Тот, кто приветствует власть, приветствует веление неба! - отвечал Сефардин, - и они сели рядом.

Перед ними вдали, за горными хребтами, словно две белые папахи, сверкали на солнце две головы Эльбруса. Солнце спускалось ниже и ниже к горам. По белым вершинам потянулись голубые тени. Лучи заката стали розовыми, и, словно две горы роз, загорелись вершины Эльбруса.


- Что ты тут делаешь, Мудрец? - спросил Аббас.
- Читаю! - ответил Сефардин. И так как Аббас с удивлением взглянул на пустые руки собеседника, Сефардин улыбнулся и показал рукою кругом, - самую мудрую из книг - Книгу Аллаха. Аллах написал горами по земле. Видишь, Аллах написал извилинами реки по долине. Аллах написал цветами по траве и звездами по небу. День и ночь можно читать эту Книгу. Книгу, в которой Аллах написал Свою Волю.

- Пусть будет благословен Пророк, мир ему, и хвала Аллаху, Который в свободный час послал мне мудрого для беседы! - сказал Аббас, касаясь рукой чела и сердца, - ответь мне на три вопроса, Мудрец!
- Постарайся задать вопросы, над которыми стоило бы подумать, - отвечал Сефардин, - а я постараюсь на них ответить, если смогу.
- Люди родятся и умирают! - сказал Аббас, - зачем они живут? Я часто спрашиваю об этом своих мудрецов. Один говорит: "Для счастья!" Но есть и несчастные на свете. Другой говорит мне: "Для славы!" Но позора на свете больше, чем славы. Разве можно жить, не зная, зачем люди живут? Сефардин пожал плечами.
- Однажды ты, великий Хан, послал гонца к соседнему Хану Ибрагиму. Дал ему письмо, как следует перевязав шелковым шнурком и припечатав своим перстнем. И велел гонцу: "Не останавливаясь, лети к Хану Ибрагиму и отдай ему это письмо". Дело было к ночи. Полетел гонец через скалы, через ущелья, по таким тропинкам, по которым и туру проскакать только днем. Ветер горный, ледяной, свистел ему в уши, рвал на нем одежду. И ни на мгновенье ока нельзя было выпустить лука из рук - вдруг выскочат разбойники. И на каждый куст надо было смотреть в оба: не сидит ли засада. И спросил себя гонец: "Хотел бы я знать, о чем таком пишет Хан Аббас Хану Ибрагиму, что заставляет своего гонца ночью, в стужу, среди опасностей лететь над пропастями?". Остановился гонец, разжег огонь, сломал твою ханскую печать, разорвал шелковый шнурок и прочел письмо. Что теперь было делать гонцу? К Хану Ибрагиму нельзя привезти прочитанного письма без шнурка и без печати. И к тебе вернуться нельзя: как мог сломать печать и открыть письмо? Да еще вдобавок, - рассмеялся Сефардин, - прочитав письмо, гонец в нем ничего не понял. Потому что писал ты, Хан, Ибрагиму о ваших с ним делах, гонцу совсем неизвестных... Дал тебе Аллах жизнь нести - неси. Он знает - зачем. А мы, если бы и узнали, может, все равно не поняли бы. Это - дело Аллаха.
- Хорошо! - сказал Аббас.
- Покоримся перед волей Аллаха! Но я, Хан, живу, и последний погонщик ослов тоже живет. Надо жить. Пусть будет так. Но кем же надо жить?
- Был на свете, - ответил Сефардин, - один такой же мудрый и благочестивый человек, как ты. И молил он Аллаха: "Сделай меня, Всемогущий, таким существом, чтоб никому я не мог принести зла, даже самой маленькой букашке". Услышал его молитву Аллах и сделал благочестивого человека муравьем. Ушел муравей в лес, очень довольный: "Теперь-то уж я никому не могу принести вреда". И стал жить. Только в первый же день около самого муравейника, где поселился муравей, волк, нагнал испуганную козочку и стал ее драть. И есть-то волку не хотелось - так, просто волчья природа: не может видеть животного, чтобы не задрать. А козочка умирала в мучениях в его зубах и когтях, и крупные слезы лились из ее огромных страдальческих глаз. Страшны были ее мучения. "Влезть на волка и укусить? - подумал муравей, - был бы я львом - бросился бы на волка и не дал бы ему терзать козочки. Почему я не лев?" Кем лучше быть, Аббас?
- Послушай, - воскликнул Хан, - как усталый путник из кристального горного ключа пью я слова твоей мудрости. Ведь мы были когда-то дружны!
- Были, - ответил Сефардин с печальной улыбкой.
- Так почему же теперь не доходят до меня лучи твоей мудрости? И окружен я какими-то невеждами, которые только сами себя зовут мудрыми?!
- Зайдем за этот камень,- сказал Сефардин, - и я отвечу тебе на твой третий вопрос.

И они зашли за камень.

- Теперь сядем и полюбуемся на Эльбрус, - сказал Сефардин.
- Как же любоваться, когда его теперь не видно? - с изумлением воскликнул Аббас.
- Как не видно? - Из-за камня не видно.
- Из-за камня?.. Эльбруса? - Сефардин рассмеялся и покачал головой, - Эльбрус такой огромный. А камень - что в сравнении с Эльбрусом? Разве только сам себя может считать горою! И из-за него не видно Эльбруса, а Эльбрус теперь должен быть очень красив! Правда, Хан, досадно на камень, что он закрывает от нас Эльбрус?
- Конечно, досадно! - согласился Хан.
- Чего же ты сердишься на камень, - улыбнулся Сефардин,- когда ты сам за него зашел? Кто тебе велел? Сам своей волей зашел за камень, а на него сердишься, что не видишь Эльбруса!
По лицу Хана пошли сердитые тучи.
- Ты дерзок! - сказал он, - а не боишься ты, что я и разгневаться могу на такую мудрость?!

Мулла покачал головою.

- Рассердись на воздух. Что будет толку? Разгневайся на воду. Что ты ей сделаешь? Рассердись на землю. Точно так же сердиться и на мудрость. Мудрость Аллаха разлита на земле!

Хан улыбнулся.

- Спасибо, старик! - и они вместе сошли со скал. Сефардин поддержал стремя, Аббас вскочил на коня.
- А если мне захочется посмотреть на Эльбрус и послушать истинную мудрость? - спросил Хан.
- Тогда выйди из-за камней, за которые сам зашел! - сказал Сефардин. Хан тронул коня и весело крикнул мулле: "Так, значит, до свидания, Мудрец!" А Сефардин печально ответил ему: "Прощай, Хан!"

Однажды жила-была Маленькая Душа, и сказала она Богу:

— Я знаю, кто я есть!

И Бог сказал:

— Это прекрасно! Кто же ты?

И Маленькая Душа прокричала:

— Я Есть Свет!

— Это верно, — улыбнулся Бог. — Ты есть Свет. ( ... tālāk ... )

Однажды, когда Диоген грелся на солнце в Крании, Александр Македонский, остановившись над ним, сказал: "Проси у меня, чего хочешь": Диоген отвечал: "Не заслоняй мне солнца". Достаточно известная история. И очень характерная для Диогена. Диоген был одним из немногих философов, которые всю свою жизнь сделали примером своей философии. Проповедуя умеренность, он сам жил в бочке, вернее в большом сосуде от вина, хотя многие из богатых афинян предлагали ему для проживания свои жилища. Порицая условности, Диоген удивлял афинян своим непристойным поведением, в точности следуя своим философским воззрениям.

Но, несмотря на видимое несоответствие образа жизни Диогена и образа Афин того времени, афиняне любили Диогена, относились к нему с уважением и почтением. Они с удовольствием приходили послушать речи Диогена. Среди его слушателей были и известные политики и почётные жители Афин и Греции. А когда мальчишка разбил его бочку, они мальчишку высекли, а Диогену дали новую бочку.

Диоген обладал поразительной силой убеждения, и никто не мог противостоять его доводам. Говорят, что эгинец Онесикрит послал однажды в Афины Андросфена, одного из двух своих сыновей, и тот, послушав Диогена, там и остался. Отец послал за ним старшего сына, вышеупомянутого Филиска, но Филиск точно так же не в силах был вернуться. На третий раз приехал сам отец, но и он остался вместе с сыновьями заниматься философией. Таковы были чары Диогеновой речи.

Первым и единственным учителем Диогена был киник Антисфен. Тот, по своему обыкновению никого не принимать, прогнал было и его, но Диоген упорством добился своего. Однажды, когда тот замахнулся на него палкой, Диоген, подставив голову, сказал: "Бей, но ты не найдешь такой крепкой палки, чтобы прогнать меня, пока ты что-нибудь не скажешь". С этих пор он стал учеником Антисфена и, будучи изгнанником, повел самую простую жизнь.

Однажды Диоген рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся.

Он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым.

Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: "Мальчик превзошел меня простотой жизни". Он выбросил и миску, когда увидел мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба.

Рассуждал Диоген следующим образом. Все находится во власти богов; мудрецы - друзья богов; но у друзей все общее; следовательно, все на свете принадлежит мудрецам.

Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: "Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев" , Диоген ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: "Вот платоновский человек!"

Человеку, спросившему, в какое время следует, завтракать, он ответил: "Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь".

Среди бела дня он бродил с фонарем в руках, объясняя: "Ищу человека".

Однажды он голый стоял под дождем, и окружающие жалели его; случившийся при этом Платон сказал им: "Если хотите пожалеть его, отойдите в сторону", имея в виду его тщеславие.

Торговец снадобьями Лисий спросил его, верит ли он в богов. "Как же не верить, - сказал Диоген, когда тебя я иначе и назвать не могу как богом обиженным?"

Видя, как кто-то совершал обряд очищения, он сказал: "Несчастный! ты не понимаешь, что очищение так же не исправляет жизненные грехи, как и грамматические ошибки".

Он порицал людей за их молитвы, утверждая, что они молят не об истинном благе, а о том, что им кажется благом.

Однажды, увидев, как храмоохранители вели в тюрьму человека, укравшего из храмовой казны какую-то чашу, он сказал: "Вот большие воры ведут мелкого".

Нуждаясь в деньгах, он просил друзей не "дать ему деньги", а "отдать его деньги".

Диоген просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: "Чтобы приучить себя к отказам".

На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: "Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами никогда".

Придя в Минд и увидев, что ворота в городе огромные, а сам город маленький, он сказал: "Граждане Минда, запирайте ворота, чтобы ваш город не убежал".

Платон, увидев, как он моет себе овощи, подошел и сказал ему потихоньку: "Если бы ты служил Дионисию, не пришлось бы тебе мыть овощи"; Диоген, тоже потихоньку, ответил: "А если бы ты умел мыть себе овощи, не пришлось бы тебе служить Дионисию".

Ему сказали: "Многие смеются над тобою". Он ответил: "А над ними, быть может, смеются ослы; но как им нет дела до ослов, так и мне - до них".

Однажды он просил подаяния у человека со скверным характером. "Дам, если ты меня убедишь", - говорил тот. "Если бы я мог тебя убедить, - сказал Диоген, - я убедил бы тебя удавиться".

Возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, он ответил: "Народу много, а людей немного".

На вопрос, что дала ему философия, он ответил: "По крайней мере готовность ко всякому повороту судьбы". На вопрос, откуда он, Диоген сказал: "Я - гражданин мира".

Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых местах, он сказал: "Солнце тоже заглядывает в навозные ямы, но от этого не оскверняется".

Человека, который толкнул его бревном, а потом крикнул: "Берегись!", он ударил палкой и тоже крикнул: "Берегись!"

Он говорил, что как слуги в рабстве у господ, так дурные люди в рабстве у своих желаний.

Однажды один юродивый повстречал Гарун аль-Рашида Багдадского.
— Ты откуда идёшь, странник? — спросил правитель.
— Из ада, — ответил тот.
— И что же ты делал там?
— Нужен был огонь, чтобы раскурить трубку, и я решил спросить, не поделятся ли жители ада им со мной.
— Ну и как, взял огня? — спросил Гарун аль-Рашид.
— Нет, тамошний царь ответил, что у них нет его. Я, конечно, спросил, как же так? На что хозяин ада ответил: «Говорю тебе, у нас нет здесь огня, каждый приходит со своим собственным».