| |
[Dec. 9th, 2010|11:07 pm] |
lasu eļizarova hospitāli un priecājos, ka nebija tomēr jāiet armijā. tb bija jāiet, bet es atteicos un mani tiesāja. un notiesāja arī, kropļi, maksimumu iedeva, kas bija smieklīgs. tomēr labāk nekā čurkas klopēt, ne.
"Прищепин будто рванул со стола скатерть, отозвавшуюся тысячью битых тарелок:
– Да у вас, блядь, сука, на хуй, вообще, блядь, хуй знает что!!! Кто «дух», кто «дед», не поймешь! Это ж блядь, ебаный, никакого уважения!!! – Голос его трубно окреп, и в нем заиграли будоражащие медные звоны. – Да вы, блядь, в моей роте вообще «дедами» бы не стали! «Дедушка» – это не полтора года службы, блядь! Не ет!!! И опущенный два года служит! Это как, блядь, понимать?! Значит, пидар, блядь, тоже на дембель пойдет?! Так он – не «дедушка»!!! Или «дедушка»?! Скажи, блядь! Я спрашиваю! Да?! Или нет?! Хуя, блядь, он «дедушка»! Хуя!!! Он пидар, блядь! Вафел распроебаный, а не «дедушка»!!!" "– С такой хорошей женщиной недавно познакомился, – обморочно лепетал Кобылин. – Ей тридцать шесть, она с дочкой, без мужа, ну, с личика не так чтоб очень, но пизда у нее такая горячая, просто кипяток, а не пизда…
– А жид?!! Жид, блядь, я спрашиваю, кабзон, тоже на дембель пойдет?! Да?! Трах тен берг, блядь! Аронсон! Пархач, ебать его! Пойдет на дембель?!
Прищепин словно выплеснул из живота сноп длинных паучьих лап, и они присоединились к бесноватой жестикуляции. Дикие обрывистые слова вгоняли палату в состояние черного морока.
– Был один! Выебывался! Студент вечерник! Пиздос душарский! Не слушал! Не уважал! Хорошо же, блядь! Привели в Красный уголок! Под Ленина! «Снимай, блядь, все! Не хочешь? Нет?!» На, по почкам, сука, на, душара, блядь! «Разделся, я сказал! Рви себе трусы под жопой! Под жопой рви, я сказал! Чтоб как юбка были! Не понял, блядь?!» По почкам ему – хуяк, хуяк! И порвал как миленький! «А теперь задирай и танцуй! Задирай и танцуй, блядь!!!» Так он танцует и задирает! Жопой, как шалава, крутит!
Прищепин своими заклинаниями вызвал в палату призраков. Раздробленные силуэты, футуристические ромбовидные фигуры заплясали на стенах, и Прищепин, как шаман, вступил с ними в схватку. Лицо его раздирал на части мимический тик, конвульсии сотрясали тело.
– «А теперь пой, сука!» Он: «То березка, то рябина!» – чмошник этот! – «Забыл слова!» – говорит. Прямой ему в печень: хуяк! О о о, блядь – он скорчился! «Вспоминай, говно!» Хуяк! «Не помнишь?! Не помнишь, блядь?! А если так?!» Хуяк! «Не помнишь! Не закрываться, блядь! Хуже будет! Салабон ебаный! Вспомнил?!» Не помнит, мать его еб! «Будешь слушаться?!» «Да а а!» – ноет, сука душарская! «Будешь слушаться?!» – «Да а а! Не бей, „де е душка“!»" |
|
|
