dogvila's Journal

12:16am: vakars
cik nekrietni iesaakusies diena var parveersties par sveetkiem vakaraa

10:55am: nopeldeejies
lieliska bezmiega nakts, pirmaa peec maskavas, viss sakaartots nodramatizeets salikts pa fragmentaacijaam un apgreidots, pa vidu sapnis ar apkakaashanos, tad atkal apskatiits miikstinaats un tagad ir labi.

2:37pm: dienasvvidus
ja Kauguru pludmalee nostaajas ar muguru pret juuru un nokliedzas "Dura", tad paskatas uz teviap 10 sievieshu.

10:56pm: un atkal vakars
upe tek uz augshu
grieze griezj
visi gulj
ljapota

11:12pm: katrai
кто может спать когда
рожденные в глухие
борзые поезда
несутся выгнув выи
на черный переезд
слетаясь отовсюду
о Роза вот те крест
тебя я не забуду

недаром ничего
на сквозняке вселенной
пылает торжество
красы твоей растленной

какой маньяк ласкал
и плакал исступленно
твой пурпурный оскал
сияющего лона

улыбчивый урод
любитель долгих гласных
он пролагает ход
во тьме червеобразной

а вдаль летит фонарь
уже задетый мраком
и черный календарь
цветет багровым маком
навылет через брест
простреливая спину
о Роза вот те крест
тебя я не покину

о том что поутру
не ляжет на бумагу
ни савлу ни петру
ни греку, ни варягу

о Роза ты жива
клянуся бывшей честью
пока трава слова
дымятся в перекрестье
пока грозит закат
над угольною пылью
никто не виноват
как сказка стала былью

11:26pm: ikvienam
Чем втискиваться в брюки и сонеты,

не лучше ль сразу дернуть в самоволку —

предатели, двурушники, поэты,

двуустки, двуутробки и двустволки.

Ну как тут возлюбить вот эти лица,

из непромятой слепленные глины!

Не лучше ль в одиночестве спуститься

в зеленый дол, где бродят андрогины.

Избыток плоти с недостатком плоти

не сопрягая наспех на кровати,

а закатиться в высь, куда едва ли

и ангелы бесполые летали.

Что океан, что суша — все едино,

кто их любил, уже дошел до точки.

Гуляй, Шекспир, по ветреным куртинам,

гуляй, душа, в обнимку с оболочкой!

11:42pm: sev
О чем ты плачешь, бедный гой, — июльский зной что мед,

А ты, небритый и нагой, каких бежишь тенет?

Уходит вдаль бульвар, пропах густым сияньем лип,

И облака горячий пах к акации прилип.

Мерцает водяная пыль на городских часах,

И горлиц любострастный пыл вскипает в небесах...

Ужель в дегтярную жару тебе не по нутру,

Что город синий поутру и алый ввечеру,

Что парус роется, кренясь, в соленом неглиже,

И ты сидишь, как некий князь, весь в золотой парше?

О чем я плачу, не пойму, но ведаю кому —

Я плачу Господу в суму и городу всему,

Кому я плачу, бедный гой, мишигинер аскет,

О том, что жизни нет другой, и этой — тоже нет.

С небес течет густая мгла, стекает, как смола,

И молодость моя прошла, и жизнь моя прошла,

И ветр пылающий бежит из черноты степной —

О сжалься, Господи, скажи — что делаешь со мной!

Свалялся тополиный пух, вечерний свет потух,

И к ночи повелитель мух выводит трех старух.

Идут, бредут мешки костей, корявые тела,

А та, что тащится в хвосте, любовь моя была.